Шепот шума

Нарбикова Валерия

– отвез?
– спросил Свя.

– ты и картошку сварил, - сказал Нижин-Вохов. И заглянул в кастрюльку и понюхал картошку, у которой запах был совершенно святой.

– хорошая девушка, - сказал Свя.

Свя мелко стругал огурчики и делал салат. Он все понимал в своем салате. И Нижин-Вохов даже размечтался, глядя на Свя, потому что Свя трудился над салатом, как пчелка над цветком. Он над ним очень вкусно трудился. Нижин-Вохов присел. То есть его поза явно говорила, что он в любой момент может встать и сбежать, если только Свя сейчас начнет один разговор. Между ними был один такой разговор, который они никак не могли договорить. В этом разговоре не было ясности. То есть то, что Н.-В. было абсолютно ясно, Свя было совершенно не ясно. А то, что Свя было ясно, Нижину-Вохову было совершенно не ясно. И каждый старался прояснить. Тогда Нижин-Вохов убегал от разговора. В буквальном смысле сбегал. Причем этот разговор имел свой момент, и мог даже начаться в момент другого разговора, соврешенно не имеющего отношения к этому разговору. Собственно, этот разговор имел какое-то свое собственное право на Свя и Нижина-Вохова. Мало того, этот разговор был именно их разговором, он мог происходить только между

Свя и Нижиным-Воховым, и это разговор уже знал их абсолютно. Получалось, что даже не они имели этот разговор, а этот разговор имел их. И вот когда он их имел, им даже некуда было деться от этого разговора. И они разговаривали. И этот разговор вытряхивал из них душу. Он их, действительно, имел. И всласть поимев их, этот разговор обрывался, когда, например, Нижин-Вохов сам сбегал, но на самом деле сбегал сам разговор; может быть, даже в самый важный момент разговора сам разговор сбегал и все. До следующего момента. И присев, Нижин-Вохов сел поудобнее, догадавшись, что этого разговора не будет.

И действительно, они просто так между собой поговаривали, можно сказать, даже ворковали. И вот так, поворковав, поужинав, немного выпив, они разошлись по комнатам, которых было две, одна из которых была побольше, но места в ней было поменьше, потому что беспорядка было больше, чем места, зато другая комната, в которой жил Свя, хоть и была поменьше, места в ней было побольше.

А Вера совсем не находила себе места. Этот денек ее поразил. Есть вещи, которые можно перенести и которые перенести нельзя. И она не могла перенести смерть вот того отца тех троих детей, которого раздавил автобус. То есть она могла это перенести как Вера, но никак не могла это перенести как трое детей и его жена. Чуть только подумав, что она его жена или она - его трое детей, она теряла всякую способность жить. И она гнала от себя мысль о том, что она жена и что она - трое детей. Но картина смерти была такой ясной перед глазами, она была как на картинке, что может быть поэтому она казалась чуть-чуть нереальной. Уж очень натурально все было, даже не верится. Но если поверить в эту натуральность, то как дальше жить. Вот смерть. Она ведь бывает и просто как смерть в конце жизни, то есть когда просто жизнь кончается смертью, когда человек к этому готовится всю жизнь. А бывает вот такая смерть прямо посреди жизни. То есть человек прямо в жизни умирает, да еще прямо в жизни своей жены и троих детей, прямо на улице. Только убиваться. И горе - оно всегда натуральное, в нем всегда есть детали. И от этих деталей не хочется жить. А любовь - ведь совсем ненатуральная, абсолютно никаких натуральных деталей, полный провал в памяти во время любви, лунатическое занятие, какая-то приманка, чтобы человека куда-то приманить и что-то ему показать, но куда? но что? полная неизвестность, абсолютная ненатуральность.

Вера была бедной девушкой. Но что такое бедность? Очень относительная вещь. По сравнению с богатыми людьми она была, конечно, бедна, но по сравнению с бедными она была, конечно, богата. А что такое богатый человек в Союзе? По сравнению с действительно богатыми людьми вообще все нищие. И если хиппи ездят в плацкарте (3-м классе), жрут какую-то дрянь, не имеют денег, то бедные совьетики, которыми набиваются поезда, которые по-скотски ездят в плацкарте, они что, тоже хипуют? Тогда у нас в стране все хипуют, все до одного, кроме номенклатуры, потому что все они чистые экологи, т.е. зеленые. Они живут, как правило, в сосновом бору за бетонным забором и как правило сохраняют этот бор для потомства и не дают совьетикам в нем гадить, потому что все совьетики свиньи, а бор надо охранять, что они и делают. И экологически чистая среда только там, где обитает номенклатура, а вся остальная среда засрана совьетиками.

У Веры была даже маленькая квартирка, потому что в нашей стране нет бездомных и безработных. И все люди работают, но выглядят как-то странно. Как безработные. Такие серенькие, такие какие-то. Совершенно какие-то бездомные. И даже если будет больше, то все равно будет меньше и хуже. И там и там не будет. И здесь. "Лишь бы только" - это путеводная звезда, это стихи. Лишь бы только не было войны. Лишь бы хлеб был. Лишь бы не было дождя. Может, у нас просто климат холодный? Может быть. И у нас бесплатное лечение и обучение тоже. Но лучше бы было платным. Лучше бы заплатить и лечить. Заплатить и жить. Лишь бы зажило. И люди все время удивляются. А что тут удивляться? Если вся власть принадлежит народу, то все бесплатное принадлежит только власти. Это порочный круг. Это извращение. И в системе групповушка. А может они кролики, если у кроликов тоже групповушка? Лишь бы только не заебли.

Но ведь и сами по себе люди вообще не привлекательны, они или пашут, как лошади, или скучают. И больше всего какому-то одному человеку нравится унизить другого человека. И за это нужно платить большие деньги, чтобы это выглядело прилично. А также за большие деньги можно качественно скучать. И вообще людям скучно чувствовать себя хорошо, и они стараются почувствовать себя плохо, для этого и допинг, чтобы все болело, чтобы побыстрее скиснуть от этой жизни. Вот и не заметишь, как жизнь пройдет. Но вот розочки трепещут на ветру, абсолютно розового цвета, две розовых розочки в абсолютной тишине, которую нарушает только ветер, но слава богу, не человек. И нет ничего противней человеческого шума. Потому что он членораздельный. Шум состоит из слов, слова составляют смысл, а шум есть полная бессмысленность. А в шуме моря нет смысла, и в шуме ветра смысла нет.

И когда Вера стала засыпать, когда она уже выключила свет и в каждом углу стало темно и ни в одном углу не было ни огонька, в одном углу прямо без света как есть прямо в темноте что-то зашевелилось, как будто там была птица в этом углу, даже как будто это была птичка, и когда Вера присмотрелась получше, она увидела вот того отца, которого раздавил автобус. Он сидел на корточках и вытягивал вперед голову, которую ему отдавил автобус и обратно втягивал ее. И вот так, вытягивая и втягивая голову, он сказал: "я воробей-малобей". Он пошутил чуть-чуть, а потом упрыгал в угол. Назад. К себе. А ведь Нижин-Вохов был совсем не мечтатель. Он хотел от жизни то, что жизнь ему давала, то он

и хотел. И его желания исполнялись. Даже так: исполнение желания опережало само желание, а может быть даже было так: сначала желание исполнялось, а потом он уже его желал. А ведь есть люди которые хотят от жизни больше, чем она им может дать, и они мечтают о другой жизни. А Н.-В. жил своей жизнью и он ее проживал. Одни люди ходят на работу и за эту работу получают маленькие деньги, и даже если они будут бегать на эту свою работу, даже если они будут на нее летать, никто им не заплатит больше. Им раз и навсегда платят столько-то и никогда больше. И почему-то они на это соглашаются. И может быть, все обман и мираж, и может быть в этом мираже одни ходят на работу, а другие получают деньги. Вот как раз именно все так и есть - надо или ходить на работу или получать деньги. Потому что ходить на работу и получать за это деньги просто невозможно. И каждый человек в этом мираже должен для себя сразу решить, как ему жить: или ходить на работу или получать деньги. И в этом мираже есть какие-то особые миражные проценты, которые и получает тот человек, который раз и навсегда для себя решил на работу не ходить. Н.-В. из этих миражных процентов получает только 20%. Но ведь это были 20% от очень миражных денег. И когда утром Н.-В. допил чай и вышел из дома, у него на расходы был один рубль. А что такое рубль? это просто мираж, это чья-то фантазия, это относится к области... а собственно, ведь нет такой области, к которой можно отнести рубль. Н.-В. шел в один магазин. Даже в магазинчик. Нет, даже в отдельчик одного магазинчика, где его рубль не требовался. Как неохота говорить о политике, да и никто бы не стал о ней говорить, такая скучная тема, просто серая скучища, но ведь политика даже в автобусе, где слишком много... даже в магазине, где слишком мало, на пляже, где слишком много... от этого сочетания тошнит. А правда странно, что человек все время сталкивается с людьми, и по отношению к человеку - они все эти люди - люди, а он по отношению к людям человек. Но на самом деле все очень хорошо! И на самом деле люди, они не все состоят из людей. Ровно столько же, сколько видов животных, столько же и видов людей, но может быть, чуть меньше, может, чуть больше. И даже среди видов есть различные названия людей - есть кролики, кошки, зайцы, но вот среди животных нет ублюдков, а среди людей - есть. И если среди животных попадаются мутанты, то это, как правило, феникс или сфинкс, которых полно в Ленинграде, но они все каменные, а живых сфинксов в Ленинграде нет, зато мутантов - полно, они живут в коммуналках, они уроды, они еле держатся на ногах, из них вырастают совьетики, которые становятся неграми и сами хотят выехать в Африку собирать бананы или работать посудомойками в Австрии. Это чистая правда. И в этой правде много грязи.

Нижин-Вохов шел вяло и уныло. И солнце в небе было вялым и унылым, и улицы вялые и унылые под дождиком, который шел. Несмотря на то, что у Н.-В. был один рубль на расходы, у него имелись некоторые другие купюры, на которые действительно можно что-то купить. И в этом отдельчике этого магазинчика он купил на маленькие деньги: три баночки пива и пачку сигарет, и коробочку конфет и все такое маленькое и хорошенькое, что этих маленьких и хорошеньких денег было не жалко на все это маленькое и хорошенькое. И на одной купюре был изображен Дебюсси, а на другой Делакруа. Все-таки изысканные, эти французы. У них на купюрах - художник и композитор. Их знают и любят, потому что один написал красивые картины, а другой красивую музыку, и это осталось для вечности. А у нас кто на купюрах, что он сделал такое красивое, что осталось для вечности? что? что-что? С баночками и коробочками Нижин-Вохов шел прямо к Снандулии, которая жила прямо рядом с этим магазинчиком, то есть, если выйти из этого магазинчика и идти все время прямо, то как раз там и будет дом, в котором жила Снандулия. И хорошо, что не было соседки. Хотя соседка была сама по себе хорошая, но все-таки хорошо, что не было дома хорошей соседки. И хорошо, что Снандулия жила в центре. Все-таки в центре Москвы жить намного лучше, чем скажем, на юго-западе или на юго-севере. Конечно, хорошо бы, если бы соседки не было вообще в природе, но в природе ее не быть не могло, и она была. Ее не было сегодня. Оказывается, ее не будет целую неделю.

– а потом она обещала позвонить, - сказала Снандулия.

– хорошо выглядишь, - сказал Н.-В.

Снандулия была не просто женщина, которая была хороша собой, ведь она была его жена. И он ее любил, но у них были очень веселые отношения. А сегодня сердце. Оно как-то не так стучит. Но это не сердечные муки. Оно болит не от любви. Оно побаливает. Оно ноет, как зуб. А после пива вдруг прошло. А вторую баночку она потом выпьет. Он бы и сегодня женился на ней. Как и десять лет назад он бы на ней женился. И когда он на ней женился десять лет назад, ей было двадцать лет, и сейчас, через десять лет, он бы на ней женился, как и тогда. Она задремала. И у нее были волосы, которые были почти розовыми, и это было от природы, и от природы она была несомненно красавицей, которой он пришел сказать одну вещь.

– Снандулия, - позвал Н.-В.
– ты спишь?

Она пошевелилась

– я вчера встретил девушку моей мечты, - сказал Н.-В.

У нее был приоткрыт рот, когда она повернула к нему голову. Она что-то хотела сказать.

– в раю?
– сказала она.

– нет, на самом деле.

– где?
– сказала Снандулия, - дай подушку.

Н.-В. дал ей подушку и хотел сказать, где, и сказал.

– вчера на аэродроме.

– ну и как там?

– где?
– спросил Н.-В.

– в раю, - сказала Снандулия. И отвернулась.

– я пошутил, Снандулия, ну-ка посмотри на меня, Снандулия. Прямо на глазах у одной девушки задавили человека, вот и все.

– принеси чаю.

– сейчас принесу, это была трагедия.

И Н.-В. пошел на кухню за чаем и услышал, как кто-то открывает дверь. И дверь открыла именно соседка, которая уехала на неделю, но внезапно вернулась. И он шел к входной двери и видел, как соседка открыла дверь, захлопнула ее, поставила сумку, села на пол и умерла. Когда Нижин-Вохов подошел к ней, она уже умерла. И когда он к ней подошел, ему показалось, что и вернулась она уже мертвая. То есть она уже мертвая открыла дверь, поставила сумку и села на пол. Она внезапно вернулась, уже будучи мертвой. И когда он вернулся к Снандулии, он сказал: