Шепот стрекоз (сборник)
Шрифт:
– Спасибо. Ну что ж…
– А этот… «крышеватель» не давал о себе знать?
– Пока нет. Наверняка отдыхает где-нибудь на югах. И если у него тоже поуменьшилось, ни в чём себе не отказывает. А вообще-то надо сворачиваться, пока он не вернулся. Поможешь мне разобрать «штучку»? Хочу перевезти её домой.
– Без проблем, Ангел Серафимович. Только через пару недель, если не возражаете. Я себе как раз отпуск наметил.
– Полмесяца я ещё продержусь. А потом меня заменят наши друзья из Средней Азии. Восток наступает.
– В нашем дворе тоже гастарбайтеры работают. Теперь они всюду. А я пришёл доложить вам о результатах
– Молодец, что пришёл.
Они провели остаток дня вместе, шагая по городу в неопределённом направлении и впервые не обременяя свой мозг научными проблемами. Пообедали в ближайшем ресторанчике и снова без руля и без ветрил выплыли на просторы улицы. Пожалуй, первый раз в своей жизни Ангел Горбин ступал по столичной мостовой, как турист, не шаря глазами по мусорным развалам, которых, кстати, там, где они проходили, уже давно не было. Просто глазели на новую организацию городского пространства с праздным любопытством. Разговаривали о вещах посторонних, о делах не говорили, боялись затрагивать эту тему. Говорили только о том, что видели перед глазами, как тот казахский акын: что вижу, о том и пою. Да и былого энтузиазма не испытывал ни тот, ни другой. Профессор втайне думал, что ввязался в очень опасное и непредсказуемое предприятие. А Альберт полагал теперь, что в своё время он прекрасно обходился без пальца. И весь этот сыр-бор был, в общем-то, ни к чему. Альберт проводил профессора до дверей дворницкой и стал прощаться.
– Спасибо, Алик, прогулял меня. Я так устал… от всего этого…
Они поговорили ещё немного, и когда Альберт ушёл, профессор спустился к себе в дворницкую тире лабораторию, чтобы расположиться на ночлег.
Но тут ему неожиданно позвонил… Иван Сабуров. С предавшим его другом профессор даже не поздоровался, какое-то время просто слушал и молчал.
– Ангел, ты меня слышишь? Алло! – кричал в трубку Сабуров.
– Ну, и как тебе… в Америке? – наконец проговорил профессор.
– А… ты уже знаешь…
– Как ты мог так поступить со мной?! – взорвался профессор.
– Да, я такая сволочь. И вообще вы меня достали со своей грёбаной страной. Я не хочу доживать свой век униженным! Понял?
– Хочешь возвыситься за счёт унижения других?
– Не говори ерунды. Каждый имеет право подумать о себе. И никого, собственно, я не унижал.
– Так не бывает. Свобода для одного почти всегда несвобода для другого. Запомни это. И не мешало бы помнить о разумных границах этой злополучной свободы, которая одним даёт право делать, причём безнаказанно, всё, что вздумается, а других повергает в ещё большее рабство. Это пародия на свободу!
– Да ты ничего не понимаешь, Ангел! Сколько тебя ни гнобили, а ты, как был совком, так совком и остался. «Раньше думай о Родине, а потом о себе…» Да срала на тебя родина с высокой кремлёвской колокольни! А тут все условия для научной деятельности. И я бы знаешь, как развернулся? Я бы и тебя переманил. Да-да, это было в моих планах. Я готовил тебе местечко. Работал бы у меня в лаборатории на всём готовом. Но ты меня катастрофически подставил! Не ожидал от тебя такой неблагодарности!
– Я? Подставил?! Ты сам-то себя слышишь?
– Я всё слышу и всё понимаю. А ведь когда-то я тебе помогал… Конечно, подставил! Подсунул скороспелку! Я-то думал, развернусь тут с твоим изобретением… Да тут мне этот твой саркофаг по твоей документации соорудили за два месяца! И какой! Фантастический аппарат! Тут всё схвачено. Тут не жалеют денег на разрешение проблем века. А ты тридцать лет на это ухлопал! И всё в одиночку копался. Как крот в норе. И всё же чего-то не додумал, старик. У меня теперь мужики своими членами тротуар метут. А бабы вынуждены под грудь заказывать специальные подставки на колёсиках.
– Они получили желаемое, – вставил профессор с улыбкой.
– Да это не смешно, Ангел! На меня тут смотрят, как на монстра. Видят во мне русского диверсанта от науки. Мне уже судом грозят! Требуют компенсацию за моральный ущерб! А мне это не потянуть… Ты слышишь?
– Очень хорошо слышу.
– И что мне делать? Как мне теперь выпутываться из этого дерьма?
Профессор опустил руку с телефоном, упёрся взглядом в потолок. Даже в подобной ситуации у него не хватало духу не то, чтобы на какую-то подлость, а просто оставить друга в беде. Хотя это и есть главная подлость в жизни. И всё же он решил про себя, что спускать такое не следует. Каждый должен получить по заслугам. Да и друг ли он ему после этого?..
«Алло! Ангел! Алло! Помоги мне!» – кричал Сабуров в трубке.
Профессор снова приложил трубку к уху:
– Теперь это ваши проблемы, Иван Трофимыч. Выкручиватесь, как знаете. Вы же учёный.
– Да какой там учёный! Когда это было! И что значит, «мои проблемы»!? Это не по-товарищески! Ты заварил эту кашу, тебе и расхлёбывать. Смотри, я буду всё валить на русского учёного Ангела Горбина. Тогда тебе и на родине не поздоровится.
– Вы мне ещё и угрожаете?
– Да ничего не угрожаю! К слову пришлось. На тебя смотрит весь цивилизованный мир. Ты же наверняка уже исправил свою ошибку. Исправил, да?
– Разумеется, исправил.
– Вот чертяка! Так скажи мне, в чём там дело? Тут у всех мозги набекрень!
– Ты перечеркнул все мои… тридцатилетние труды! – голос профессора сорвался, и он замолчал.
– Ангел, умоляю! Веришь, я сейчас на коленях стою! Я тебе хорошо заплачу!
Профессор набрал воздуха и отдал себя в руки холодной беспощадности.
– Прощай, учёный засранец. Большой привет американским коллегам. Если они чего-то стоят, обязательно найдут ошибку. Не переживай, – подытожил разговор профессор и отключился.
Сабуров продолжал звонить. Какое-то время профессор порывался ответить, однако вскоре поставил на этом жирный крест, отключил мобильник, сел в кресло и беззвучно заплакал. Ещё никогда он не чувствовал себя таким одиноким…
Его одиночество прервал телефонный звонок. Марина Рябова приглашала в гости. У профессора вдруг защемило сердце, захотелось простого человеческого участия, и он с радостью отозвался на приглашение.
10
Марина Александровна Рябова жила неподалёку от научно-дворницкой обители Ангела Горбина, на Чистых прудах, в пяти минутах ходу быстрым шагом. Но профессор не позволил себе явиться к ней в затрапезе. Он съездил домой, переоделся и предстал перед одноклассницей во всём блеске своей учёной представительности с роскошной охапкой роз в руках. Рябова даже оробела, увидев перед собой седобородого стройного «юношу».