Шепот тьмы

Эндрю Келли

В ее животе ожило необычное трепетание, в его стенках бился мотылек. Плоский экран оживился, голубой свет меню отеля превратил тени из черных в темно-синие. Они утончались, чтобы казаться чуть менее реальными.

Матрас был не больше метра шириной, и в темноте они прижались друг к другу, соприкасаясь локтями. Его грудь светилась жидким кристально-голубым светом, руки, покрытые волосками, отсвечивали серебром, потом красным, потом желтым, когда он переключал каналы.

Она занялась созданием защитного кокона из одеял, прижав колени

к груди, сжимая простыни в кулак под подбородком. Она безуспешно пыталась не думать о том, как он прильнул к ней в слишком голубой ванной, положил руку ей на горло, прикоснулся дыханием к ее губам. Как она убеждала себя, что он собирался поцеловать ее.

Как она надеялась на это.

– Вот этот, – сказала она, указывая. – Вернись, вернись. Назад.

– Господи. – Он возился с кнопками. – Я ищу.

– Вот. – Она отодвинула пульт в сторону и взяла его за запястье. Делейн чувствовала, как сильно бьется его пульс под кожей. – Прекрати листать, ты опять проскочишь его.

Эпилептическая вспышка каналов прекратилась. На экране началось воспроизведение серии. Колтон вытаращил глаза.

– Это? Это документальный фильм о настоящем преступлении.

– Я знаю.

– Это то, что ты хочешь смотреть?

– Да. – Делейн откинулась на подушки. – Не смотри на меня так. Просто включай.

– Да, мэм.

Следующие сорок пять минут они провели в относительной тишине, увлеченные серией с плохо написанным сценарием. Она уже видела подобное, и не раз – посреди ночи, в бледно-серых сумерках рассвета, во время долгих бессонных ночей. Она оставалась в своем защитном гнездышке и старалась внешне выглядеть как человек, который не обдумывает каждую мелочь.

Что, конечно же, так и было.

Она думала о Нейте, который вытекал из своего тела, как вода из чашки, а затем наполнялся чем-то новым. Она думала о Колтоне, прислонившемся к изголовью кровати, одна рука которого была согнута над животом. Свет телевизора серебрил его черты, подчеркивая белую звездочку шрама на подбородке, аккуратные чернила татуировки, набитой вдоль третьего ребра.

По краям кровати длиннопалая темнота переливалась синим и черным и, как всегда, пыталась поймать ее взгляд. Она чувствовала холод во всем теле, в животе все еще бурлило от остатков кошмара. Шторы были задернуты, но она не могла избавиться от ощущения, что Нейт где-то рядом. Ждет ее в темноте.

– Могу я тебе чем-то помочь? – спросил Колтон, когда включилась реклама.

Ее сердце сильно ударилось о ребра. Она не осознавала, как пристально смотрела на него.

– Я просто задумалась, – сказала она слишком быстро. Он взглянул на нее сверху вниз, и его губы выдались вперед, поблескивая на свету.

– О чем?

– Ну, это отличная подготовка для меня.

– Да? – Его глаза сверкнули черным во мраке. – Как это?

– Однажды, когда продюсер постучит в мою дверь и попросит меня дать интервью для твоего биографического фильма о настоящем преступлении, я буду знать, чего

ожидать.

Колтон не засмеялся. Вместо этого он сказал:

– Ты ужасно груба со мной, Уэнздей.

Она ничего не могла с собой поделать. От того, как он смотрел на нее, она вся сжалась от боли. Делейн сказала, потому что ей нужно было что-то сказать:

– На самом деле я думала о Нейте. В его глазах не было и следа человечности. Я не понимаю, как человек может так опустошить себя.

Колтон ничего не сказал в ответ. Он снова смотрел на экран телевизора, в его глазах отражались чистые голубые оттенки рекламы мыла.

– Уайтхолл этому не учит, – сказал он, – но есть причина, по которой мы можем чувствовать двери, которые никто другой не может.

– Потому что мы со странностями.

Уголки его губ приподнялись.

– Не совсем. Каждый студент в Годбоуле сталкивался со смертью. А когда тело умирает, даже на мгновение, душа переходит между плоскостями. Большинство людей, которые умирают, остаются мертвыми. Но есть и те из нас, кто продолжает жить, испытав шок на больничной койке или в кузове машины скорой помощи.

Его руки лежали на коленях ладонями вверх, он внимательно рассматривал их, его пальцы были скрючены. Мизинец торчал под странным углом по отношению к остальным.

– Смерть – самая естественная вещь в мире, – сказал он. – А вот выживание – нет. И поэтому, обманув ад, мы возвращаем частичку его с собой.

– Какую частичку его? – нахмурилась Делейн.

– Ту, что там есть. Что бы там ни было, что бьется вдоль лей-линий. Мы берем это с собой вместо утраченной части себя, – пожал плечами он.

Гул в ее голове. То, как она дрожала вместо звука, робко и странно. Она потеряла сознание в больнице, ее маленькое стеклянное тело поддалось лихорадке. Сердце остановилось, мир потемнел, и ее вернул в себя вовремя сделанный укол эпинефрина. Шок для организма, достаточно сильный, чтобы воскресить мертвого.

– Какова же была твоя встреча со смертью? – спросила она, посмотрев на Колтона

Он не ответил. Его пальцы согнулись, напряжение сковало сухожилия. У Делейн возникло ощущение, что она выведывает что-то глубоко личное, и тут же пожалела, что спросила. Пульс участился, она освободила руку и провела пальцем по внутренней стороне его предплечья. Он следил за ее движениями, его дыхание участилось, когда она разжала его кулак и переплела свои пальцы с его.

– Можешь не говорить мне, – сказала она, – если тебе тяжело об этом говорить.

К тому времени, когда начались титры, Делейн практически удалось избавиться от леденящего холода кошмара. В голове у нее все кружилось, мысли вертелись как заведенные. Она приехала в Чикаго, чтобы встретиться с другом, а вместо него нашла монстра. Теперь он был где-то рядом и знал ее имя. Она не понимала, что делать дальше. Она не знала, куда еще может пойти, кроме как домой. Назад к своим занятиям. К ночному свету. К притворству.