Шепот тьмы
Шрифт:
– Ненавижу, когда ты говоришь загадками, – огрызнулся Апостол.
Тень только рассмеялась. Она смеялась и смеялась.
– У каждого скрипача есть скрипка, и очень хорошая скрипка, – пела она.
Апостол ущипнул себя за переносицу.
– Я иду домой, – сказал он. – Не стесняйся оставаться здесь, в этом жалком сыром некрополе. Господь знает, что ты прекрасно для этого подходишь.
Но оно не осталось на месте. Оно никогда не оставалось.
Оно следовало за ним. По тонкой, извилистой тропе. До самого «Вольво» Апостола, припаркованного вдоль недавно установленного колумбария. Его ноги волочились за ним со скрежетом. Он дышал
Он сел в свою машину. Включил зажигание. В его зеркале заднего вида была та ужасная улыбка, темная и широкая.
– Снова домой, снова домой, – пело оно. – Бжик-бжик.
Апостол закрыл глаза. Когда он снова открыл их, лицо все еще было там, жуткое и неподвижное. Он включил передачу. Сказал, уже не в первый раз:
– Я бы хотел, чтобы ты не выглядел так. Как он.
– Это место, где я живу, – ответила тень, не моргая. Она никогда не забывала моргать. Это было, подумал Апостол, второй худшей частью всей этой затеи. Первым было – обнаружить ее рядом с собой, когда он вставал посреди ночи в туалет. Она шаталась из стороны в сторону, когда он поворачивал налево, задевая в спешке бордюр.
– Внутри, внутри, – пела тень. – Зарылся глубоко, глубоко, глубоко, глубоко, глубоко, глубоко.
Апостол испустил многострадальный вздох.
– Хорошо, – сказал он. – Хорошо, я понял. Не пой.
Природа, как он понял, требует баланса во всем.
Non omnis moriar.
За каждое открытие нужно было платить.
Тело, в которое вселился зверь, принадлежало Девану Годбоулу.
27
Делейн снились дыры.
Небо было черным, как смерть. Земля под ногами была мертвой. В воздухе пахло патокой и сыростью, перепревшей грязью и гнилью, покрытой лишайником. Она стояла под колючей тенью безлистного ясеня, ствол которого был выдолблен яснокрылыми бурами. Он был пробит дырами, как тысячами подмигивающих глаз. Маленькие отверстия. Большие отверстия. Целые скопления пустот, все черные и пустые. Боль в боку не утихала. Она задрала рубашку, уже зная, что увидит.
Рана, глубоко вонзившиеся когти.
Дыра, сырая и темная.
Яснокрылый мотылек трепетал, порхал в ее животе.
Тьма зашипела. Она не одобряла. Посмотри, что ты наделала. Мы говорили тебе, мы говорили тебе – не приближаться. Мы говорили тебе, мы говорили тебе – не играть в ее игры. Над головой шелестели ветки под дуновением ветра. Она почесала живот, отчаянно желая, чтобы это ужасное трепыхание ушло. Оно не уходило. Оно засело глубоко, как клещ, жирный и сытый.
Я – то, что ползает внутри. Этот странный, эонический голос заглушал кожный шепот ветвей. Я – зверь, который зарывается. Я шалун, который обгладывает твои кости.
Проснись, Делейн Майерс-Петров. Проснись и помоги мне приблизить конец.
Делейн проснулась от щелчка выключателя. Комната была слишком голубой, тени слишком резкими. Колтон Прайс стоял на краю кровати. Она вскочила, схватившись за грудь, чувствуя себя немного атакованной и немного испуганной. Атакованной, потому что на нем были только трусы-боксеры. Испуганной, потому что его торс был покрыт синяками. Он не смотрел на нее. Он вообще не двигался. Вместо этого он смотрел на часы на ее тумбочке, а одеяло с дивана лежало вокруг его ног.
Часы показывали одиннадцать пятьдесят восемь.
Теперь, приходя в себя, она чувствовала,
Колтон все еще не двигался. Гимн восьмидесятых вопил сквозь тонкое пространство. Делейн пошатнулась на кровати, запуталась в простынях и с ужасом посмотрела на часы. К счастью, она нашла нужную кнопку. Наступила тишина. Сердце тяжело стучало в груди.
– Наверное, у последнего обитателя этой комнаты был включен будильник, – сказала она, хотя где-то внутри себя была глубоко уверена, что это неправда. Она не хотела думать об этом. Не сейчас, когда ее живот все еще крутило, когда полночь прижалась своим бдительным лицом к окну. На краю ее кровати молчал Колтон, и лишь легкое подергивание глаз было единственным признаком того, что он жив. Обеспокоеная, она подняла на него взгляд.
– Колтон?
Он вздрогнул при звуке своего имени и посмотрел на нее пустыми глазами. Они казались выпученными, и Делейн чуть не отшатнулась от его немигающего черного взгляда.
– Колтон.
– Который час? – вопрос прозвучал плоско, без должной интонации.
– Одиннадцать пятьдесят восемь, – сказала она, немного возмущенно, потому что чувствовала, что должна извиниться за то, как ее только что разбудили. Нависая над ней, он мог вполне отчетливо видеть часы. Она посмотрела на тумбочку и добавила: – Одиннадцать пятьдесят девять.
Колтон не моргнул.
– На твоем телефоне.
– Моем телефоне?
– Скажи мне время на своем телефоне.
Она подавила растущее желание швырнуть в него чем-нибудь. Но тут его руки сжались в кулаки, на ребрах появились рубцы, и она поняла, что он боится.
– Хорошо, – сказала она и запустила руки под подушки. – Я смотрю. Только не срывайся.
Она нашла свой телефон внизу у ног, запутавшись в беспорядке одеял. Нажав на кнопку, она увидела голубой свет. Лейн прищурилась, ее глаза все еще пытались адаптироваться.
– Сейчас полночь, – сказала она, как раз когда время на часах сменилось. – Доволен?
– Немного. – Казалось, он уловил ее насмешку. Прижав ладонь к глазу, он сказал: – Спасибо, Уэнздей.
Она издала звук, похожий на «хмф», и откинулась назад, натягивая простыни на голову. Свет был слишком ярким. В голове звенело, звон в ушах натянулся, как тетива. Странность пробуждения заставила ее быть гиперсознательной, а сердце билось, как отбойный молоток. Заснуть снова не представлялось возможным. Голова раскалывалась. Нейт пропал. Колтон нависал над ней. Сквозь тонкие нити белья она могла различить его темные очертания, маячившие на краю кровати.
– Хочешь посмотреть телевизор? – спросила она, приглушенная одеялами.
Последовала бесконечная пауза. На мгновение Делейн подумала, что, возможно, он ее не расслышал. Или, что еще хуже, услышал и пришел в ужас от такого предложения. Она уже собиралась повторить, когда услышала, как он сказал:
– Да. Хорошо.
Она вылезла из путаницы простыней, освобождая ему место, когда он взял пульт дистанционного управления и выключил свет. В этом было что-то совершенно обыденное: Колтон Прайс в нижнем белье, Колтон Прайс, забравшийся в ее постель, Колтон Прайс, включающий телевизор.