Шепот в ночи
Шрифт:
– Прости меня, Джефферсон. Прости меня за то, что я взяла тебя с собой. Пожалуйста, поправляйся, пожалуйста, пожалуйста, – и слезы хлынули по моим щекам.
– Кристи, идем. За ним пришли, чтобы увезти его наверх.
Гейвин обнял меня, мы встали в сторону и смотрели, как санитар и медсестра покатили Джефферсона из комнаты по коридору. Мы шли за каталкой, пока они не въехали в лифт.
– Поднимитесь приблизительно через час, – попросила нас медсестра, когда двери закрывались. И мы остались стоять и смотреть
– Это ненадолго, – проговорил он, – потому что мы знаем, что и как на самом деле.
– Я не уйду, – сказала я.
Лютер кивнул, затем залез в карман брюк и вытащил деньги.
– Возьми это, – сказал он, протягивая деньги Гейвину. – Вам нужно что-нибудь поесть. Я собираюсь назад, посмотреть как там Шарлотта. Я передам этой вашей сестре, как тут дела. Может, у нее хватит порядочности и она приедет сюда проведать.
– Спасибо, Лютер.
Он пристально посмотрел на меня, и я увидела в его глазах слезы.
– Я буду молиться за него. Он отличный малыш, такой, какого бы я хотел.
Мы с Гейвином проводили его взглядом до выхода. После его ухода, мы повернулись и пошли дежурить у дверей отделения интенсивной терапии.
Я то засыпала, то просыпалась, положив голову на плечо Гейвина. Мы сидели на маленьком диванчике в приемном отделении интенсивной терапии. Напротив нас сидела пожилая женщина и смотрела в окно. Время от времени она промокала глаза своим кружевным платком. Когда она посмотрела на нас, то улыбнулась.
– Моего мужа прооперировали, – начала она. – Его состояние стабилизировалось, но для мужчины его возраста…
Ее голос отдалился, и она снова отвернулась к окну.
– Уже прошел час, Гейвин? – спросила я.
– Даже немного больше.
Мы встали и подошли к дверям. Я глубоко вздохнула, и мы вошли. Медсестра за столом в середине комнаты сразу же подняла на нас взгляд. Мы увидели пациентов, подключенных к кислородному аппарату, у некоторых ноги и руки были в гипсе.
– Мы хотим навестить Джефферсона Лонгчэмпа, – сказал Гейвин.
– У вас только пять минут, – коротко ответила медсестра.
– Как он? – спросила я.
– Без перемен. Он находится там, до конца и направо.
Мы пошли через палату. Я старалась не смотреть на других больных, но звук приборов, следящих за работой сердца, приглушенные голоса медсестер, то там, то тут раздающиеся стоны, вид окровавленных бинтов и люди, кто в бессознательном, кто в полубессознательном состоянии – все это подавляло. На сердце была тяжесть, и каждый вздох давался мне с усилием. Мне все чудилось, что мы ступаем по границе, разделяющей страну живых и страну мертвых. Мой маленький брат был посередине.
Джефферсон находился в отдельной комнате под кислородным колпаком. Свет не горел, комната была погружена
– Я и представить себе не мог, что он может так заболеть. Нам надо было что-нибудь предпринять прошлым вечером.
– Это моя вина. Я совершенно забыла, что он порезался об этот гвоздь.
– Не смей винить себя, – приказал Гейвин. Мы вернулись к медсестре, которая проверяла капельницу Джефферсона и его пульс.
– Как он? – спросил Гейвин.
– Хороший признак, что у него больше нет судорог, – ответила она.
Медсестра посоветовала нам уйти. Мы вышли из палаты и спустились вниз, в больничный буфет. Я не особенно хотела есть, но Гейвин сказал, что нам нужно чем-нибудь подкрепиться, иначе мы ослабеем и заболеем. Я взяла себе горячую овсянку и съела половину, запивая чаем. Затем мы вернулись в комнату для посетителей, где провели большую часть дня, не упуская любой возможности, чтобы зайти в комнату к Джефферсону.
Приходили и уходили родственники других пациентов. Некоторые были разговорчивы, но большинство – нет. Мы с Гейвином то засыпали, то просыпались, листали журналы или просто смотрели в окно на проясняющееся небо. Голубое небо и белоснежные облака согревали мое сердце. Когда мы в очередной раз вошли к Джефферсону, старшая медсестра сказала нам, что с каждым часом его состояние обнадеживает.
– Он еще не совсем выбрался, – сообщила она, – но его состояние не ухудшается.
Одобренные ее словами, мы вернулись в буфет. С появившимся вновь аппетитом мы хорошенько поели.
– Я почти уверен, что Ферн здесь не появится, – произнес Гейвин. – Я не думал, что она настолько низко пала.
– Надеюсь, они не мучают Шарлотту и Лютера сейчас.
– Думаю, что Лютер уже выпроваживает их вон. Когда мы вернулись в комнату для посетителей, то обнаружили там Лютера и Хомера. Хомер был одет в чистые брюки, белую рубашку и галстук и аккуратно причесан. Он выглядел напуганным и печальным, но когда он увидел нас, его глаза повеселели.
– Хомер чуть с ума меня не свел, упрашивая привезти его сюда, – объяснил Лютер.
– Это очень мило с твоей стороны, Лютер. Спасибо, что приехал, Хомер.
– Как он? – спросил Хомер.
– Ему лучше, но он все еще очень болен.
– Я тут принес ему кое-что поиграть, – сказал Хомер. – Когда ему станет лучше, – добавил он и показал нам игрушку из тех, что умещаются на ладони. Это была маленькая игра, в которой нужно было загнать крохотные серебряные шарики в ячейки.
– Это очень старая вещь, антикварная, – похвастался Лютер и подмигнул. Он наклонился к нам и зашептал. – Я подарил ему это, когда он был чуть-чуть старше Джефферсона.