Шерас
Шрифт:
Я знаю, чего ты хочешь. Так сделай это — убей его на поединке! Твои боевые таланты известны всей Грономфе: ты несомненно победишь. Тем более что праздный повеса только что из лечебницы после серьезного ранения левого плеча.
А если не хочешь — живи трусливым зайцем. И навсегда попрощайся со своим прекрасным созданьем!»
Туртюф сжал кулаки. За последние годы его никто так не оскорблял. Будь человек, принесший письмо, рядом, эжин немедленно вспорол бы ему брюхо одним точным движением «дикой кошки»… Однако о ком же идет речь? Наверное, об Андэль и о белоплащном воине, повадившемся к ней с недавнего времени. Но кто же автор этого послания? Жуфисма? Нет, писал определенно мужчина. Кто же он? И в чем его корысть?
Пока торговец гадал, за его спиной вновь появился прежний слуга. Сам немало удивленный, он опять протянул хозяину срочное послание:
— Какая-то женщина… она сразу убежала.
Туртюф вырвал онис из его рук — на этот раз не свиток, а жалкий клочок с несколькими неумелыми и безграмотными строчками.
«Писано Каруду, твоей самой верной рабыней.
Тут же сообщаю, как ты просил, — он здесь».
ДозирЭ проявил особую настойчивость, выведывая, как появилось у Андэль золотое ожерелье и подвеска. Выросшая в одиночестве на дикой природе, Андэль пока не научилась лгать, поэтому после недолгих колебаний поведала о Туртюфе всё без остатка и сама испугалась той откровенности, с которой рассказала об отношениях и близости с другим мужчиной. Молодой человек, однако, успокоился, услышав то, что, собственно, и предполагал услышать, поспешил скинуть с себя остатки доспехов, оставшись полураздетым, и вновь заключил девушку в объятия, прошептав на ухо самое заветное, что таилось в его сердце.
Стоял конец дня, духота спадала. Но здесь, на хироне, в саду на крыше акелины, было тихо, неподвижно, будто весь мир вокруг замер. Только безмятежному ветерку с Анконы едва хватало сил, чтобы слабо волновать самую нежную листву на вершинах разросшихся кустов и деревьев.
Внезапно в один миг всё нарушилось. Послышалось ржание лошадей, нервный стук, крики, нарастающий топот ног. ДозирЭ оглянулся и увидел вооруженных людей, высыпавших на хирону — властного эжина в странных темно-синих одеждах и множество слуг, толпившихся за его могучей фигурой и готовых к исполнению любого приказа. Телохранитель Инфекта отстранился от люцеи и повернулся лицом к вошедшим. Его доспехи и оружие были сложены неподалеку, и он покосился на меч и кинжал, рассчитывая в случае надобности воспользоваться ими.
— Рэм ДозирЭ, насколько мне известно? — поинтересовался знатный авидрон, едва сдерживая гнев.
Молодой человек не спешил отвечать, в упор разглядывая наглеца. Тот был столь же высок, как и он сам, но значительно шире в плечах и мощнее. В свои сорок — сорок пять лет он казался еще полным здоровья и жизненных сил. Упругая гладкая кожа лица, короткая черная бородка с модными завитушками, крепкие скулы и правильный грономфский нос делали бы мужчину этаким мужественным красавцем, если бы не отталкивающий неподвижный гипнотический взгляд, излучающий едкую насмешливость, близкую к презрению, твердую уверенность в своих силах и громадное собственное превосходство. А еще вся эта удивительная одежда из тончайших тканей: широкие штаны, яриадская рубаха, меховая паррада, диковинный плащ, драгоценности и оружие в великолепных ножнах…
ДозирЭ был несколько сконфужен, ибо видел перед собой великолепнейшего авидронского эжина, судя по всему, богатого и, наверное, весьма влиятельного. Но молодой человек вовремя вспомнил, что и сам он теперь занимает весьма высокое положение, и постарался отвечать спокойно и уверенно, даже придал своим интонациям встречную ироничность.
— Да, я тот, чье имя произнесено. А ты, рэм, — Туртюф, как я понимаю?
Туртюф вежливо приложил пальцы ко лбу. В другой ситуации он лишь криво усмехнулся бы и дал волю чувствам или сразу приказал слугам атаковать и убить негодяя, как сгоряча мечтал поступить некоторое время назад. Но всё происходило не на палубе корабля и не на улицах какого-нибудь Биона, а в Грономфе, и перед ним был не матрос и не грязный работорговец, а авидрон, к тому же воин Белой либеры. Поэтому Туртюф неимоверным усилием воли сдержал свой пыл.
— Почему ты столь бесцеремонно нарушил наше уединение, уважаемый рэм? И к чему с тобой целый отряд слуг и с ними такая куча оружия? — поинтересовался ДозирЭ. — Разве был сигнал к сбору городского ополчения?
— Для этого есть весьма серьезные основания, — глухо отвечал эжин.
— Каковы же они? И имеем ли мы с люцеей Андэль к ним какое-либо отношение?
— Самое непосредственное, — насупился Туртюф, и в глазах его вспыхнула ненависть, которую он уже не в силах был унять.
ДозирЭ краем глаза заметил, что на хироне появился взволнованный Кирикиль, не спускающий руки с рукояти кинжала. Он встал недалеко от слуг Туртюфа и что-то сказал сначала одному из них, потом другому.
— Кто сделает хотя бы шаг в сторону моего хозяина, тот будет иметь дело со мной! — в конце концов предупредил он сразу всех. — А ты, жирный, когда в последний раз вынимал из ножен свою ржавую рапиру? — обратился он к слуге самого свирепого вида. — Знаешь, таких толстых навозных жуков мы с хозяином прирезали мимоходом человек тридцать, не меньше. Любит он это дело, такой уж кровожадный. За что и ценим мудрым Инфектом. И всем животы вспарывает, словно мясник. Хочешь посмотреть, как выглядят собственные кишки, недоносок? Это устроить совсем не сложно, поверь.
Кирикиля понесло, и он говорил уже в полный голос, так, что даже Туртюфа заставил обратить на себя внимание. Тот оглянулся, но невоспитанный слуга лишь подмигнул ему, будто старому товарищу. Эжин задохнулся от ярости.
— Эй, ДозирЭ, уйми своего словоохотливого слугу, иначе мне придется сделать это самому…
Между тем на хироне появились обитательницы акелины, среди которых была и Каруду. Люцеи обеспокоенно перешептывались, показывая пальцами то на полураздетого молодого человека, то на рассерженного эжина. Им было и страшно — казалось, мужчины вот-вот сойдутся в схватке, и жутко интересно — чем это всё закончится. Наивная Андэль, в ужасе спрятавшаяся за спиной белоплащного воина, не ведала, что вот уже несколько месяцев вся акелина, все ее подруги с придыханием наблюдают за ее любовными похождениями и с нетерпением, словно на представлении, ожидают развязки…
— Люцея Андэль — моя, — заявил наконец Туртюф. — Ты должен немедленно покинуть эту акелину и больше никогда в ней не появляться.
— С каких это пор гражданский указывает циниту? Или в Авидронии поменялись законы? Что-то я, наверное, пропустил, пока сражался в Иргаме.
— Послушай меня, доблестный воин, — попытался смягчить напряжение торговец, видя, что грубостью не добьется ничего. — Я посещаю Андэль более года. Я потратил целое состояние, чтобы оградить мою маленькую селянку от тяжелой ежедневной работы. И тут появляешься ты, будто нет более в Грономфе акелин, а в них — прекрасных люцей. А ведь, насколько я знаю, воины Белой либеры посещают Дворец Любви — лучшую акелину в Авидронии, которая располагается прямо на территории Дворцового Комплекса Инфекта и где собраны самые красивые девушки материка. Что же тебе надобно здесь, в этой скромной обители? Или, может, у тебя не хватает золота для посещения Дворца Любви? В таком случае ты можешь рассчитывать на мою щедрую безвозмездную поддержку.
Туртюф не старался обидеть воина — его слова были искренними, — он просто по старой привычке, которая редко его подводила, всё в жизни мерил деньгами. Но подобное высказывание не могло не оскорбить запальчивого ДозирЭ. Он вспыхнул, как подожженная факельница, и отвечал весьма несдержанно:
— Только подумав, что я могу принять твое отвратительное предложение, ты обесчестил меня и опорочил цвет моего плаща. Тебе придется за это ответить. Что же касается Андэль — мы знакомы давно, еще когда я не был воином, и я люблю ее так, как не люблю даже Божественного. Я собираюсь выкупить ее и назвать своей женой. И я это сделаю, какие бы трудности не стояли на моем пути!