Шерас
Шрифт:
ДозирЭ, скрестив ноги, сидел у костра, и в языках пламени поджаривал насаженную на кончик кинжала недавно убитую им травяную мышь. Капли жира падали в огонь и шипели на углях.
Несколько месяцев назад молодому грономфу исполнилось двадцать лет. Отец привел его в Ресторию, где и был совершен обряд Полнолетия. В особой зале юношу раздели донага и омыли его тело душистыми водами. Обнаженный ДозирЭ в свете колыхающихся огней предстал перед людьми в масках пороков и добродетелей. Стоя на коленях перед глубоким колодцем, дно которого поблескивало остроконечными клинками, будущий Гражданин долго отвечал на простые и сложные вопросы, а сзади тяжело сопел грузный мужчина в одеждах палача, делая вид, что в случае неверного ответа готов немедленно казнить неудачника,
Пройдя испытание Знанием, молодой человек дал Клятву Гражданина. Его схватили крепкие руки, да так, что не было никакой возможности пошевелиться, и седовласый эжин прижег левое плечо юноши раскаленной меткой, оставив на коже пылающую рану в форме четырех авидронских символов, означавших «Вечная Верность Авидронии и Инфекту». ДозирЭ закусил губу и не проронил ни звука.
Так ДозирЭ стал белитом — полноправным Гражданином своей страны, мог посещать Ресторию и участвовать в народных собраниях. Теперь он получил возможность пройти еще одно, не менее почетное, Испытание, и стать воином Инфекта.
Отец ДозирЭ прослужил цинитом в обыкновенной конной партикуле двадцать два года. Он стал ветераном, и ему вручили синий наградной платок. Многочисленные походы, голод, болезни подорвали здоровье воина. Раны, полученные в сражениях, напоминали о себе каждую ночь. Желая сыну лучшей участи, Вервилл мечтал о военных ходессах Белой либеры. Проведя всю жизнь в дальних лагерях в тяжелой работе, старик видел сына блистательным военным в белом плаще и сверкающих латах, десятником или аймом, служащим под началом самого Божественного.
Однако желанию ветерана не суждено было осуществиться. Мор восемьдесят пятого года забрал с собой его жену и троих детей, а несколькими годами позже Вервилл слишком доверился хитроумному ростовщику и потерял все сбережения. Вот так и случилось, что единственный переживший мор сын Вервилла, маленький сорванец, отчаянный драчун по имени ДозирЭ, оказался в обыкновенных садовых ходессах в окружении хилых мальчиков — детей бедняков и неимущих инородцев.
Двух инфектов, которые получал ветеран в награду за годы службы, едва хватало на оплату незатейливого обучения и скромную еду. Вместо того чтобы стрелять на скаку из лука, метать дротики, сражаться на мечах, биться на кулаках и запоминать военные сигналы, ДозирЭ занимался чтением и письмом, изучал геометрию и географию, лекарское мастерство и мораль. Его более удачливые сверстники целые дни проводили в Атлетиях и в далеких военных лагерях, ДозирЭ же вынужден был под страхом телесных наказаний сосредоточенно внимать скучнейшим нравоучениям тхелоса-наставника, покрывая свитки ониса многочисленными витиеватыми авидронскими знаками.
Но Вервилл не собирался сдаваться, тем более что считал занятия, любовь к которым прививали в садовых ходессах, постыдными для настоящего мужчины, и принялся сам обучать сына искусству боя. Дни напролет они проводили в Атлетии или в поле за городом. Смышленый и очень крепкий мальчик запоминал всё на лету, быстро научился заправски держаться в седле, на полном скаку попадал из лука в медовый орех, не по возрасту умело бился на мечах и кинжалах.
Когда ДозирЭ исполнилось двенадцать лет, Вервилл взял его с собой в Ристалище, где с недавнего времени обслуживал капроносов. С тех пор мальчик не упускал случая навестить отца, помогал ему готовить к бою оружие, облачать бойцов в тяжелые доспехи, оттаскивать убитых и перевязывать раненых. Эта арена была одной из самых больших в Авидронии, поскольку вмещала в себя свыше ста пятидесяти тысяч человек; здесь сражались лучшие наемные бойцы материка, получая в награду за свои победы золото, а главное — признание грономфской толпы.
Подросток целыми днями наблюдал за тренировками самых знаменитых капроносов, старательно изучал их тактику, запоминал хитроумные приемы, а потом долго не мог уснуть, еще и еще раз прокручивая в голове увиденное, мысленно повторяя каждый маневр и каждое понравившееся движение. Через несколько лет он и сам принимал участие в разминках, помогая наемникам тренироваться или разогреваться перед важным боем. Теперь ссадин на теле ДозирЭ было не счесть, но при этом он на глазах окреп и возмужал, грудь его раздалась, а плечи налились. Да и весь он вытянулся, став на голову выше сверстников. Вервилл не приветствовал опасного занятия сына, но особо и не препятствовал ему, тем более что великодушные капроносы, живущие одним днем и поэтому необыкновенно щедрые, иногда жаловали серебряной монетой терпеливого и жадного до уроков мастерства юного помощника или угощали вкуснейшими остатками своей обильной трапезы.
В шестнадцать лет втайне от отца ДозирЭ впервые вышел на манеж Ристалища и принял участие в сражении. Он был повержен, его едва не убили. Раны долго не заживали — лекари несколько месяцев боролись за жизнь юноши. На память о самой первой в жизни боевой схватке осталось несколько рубцов, особенно бросался в глаза уродливый шрам над верхней губой. Несмотря на должное вознаграждение, Вервилл, под страхом переезда в дальнее селение, запретил сыну сражаться с капроносами: во-первых, юноша был слишком молод, а потом, в отличие от других авидронских семей, где росло по пять, шесть, а то и по двенадцать детей, у старого воина был только ДозирЭ, и он никак не хотел рисковать единственным сыном. Однако, хорошо изучив нравы Ристалища, Вервилл знал, что тот, кто хотя бы один раз вышел на арену с мечом, не сможет жить без аплодисментов и восторгов бушующей многотысячной толпы.
Потом он провел еще много боев. Юноша дрался пешим и на коне. Несмотря на возраст и кажущуюся неопытность, он одержал победу над немалым количеством достойных бойцов, а нескольких из них убил под оглушительное ликование трибун. Заработанных таким образом средств хватило не только на еду, но и на обучение в военных ходессах для всадников, где в семнадцать лет наконец ДозирЭ и оказался.
Здесь требовали безоговорочного послушания, ценили презрение к роскоши и боли. Выносливость, физическая сила, смелость — непреложные качества каждого авидронского воина. Юношей нередко наказывали: не давали спать, иногда жестоко избивали. Часто заставляли голодать, приучали терпеливо сносить холод или невыносимую жару. Большая часть времени уходила на строевую подготовку, конные занятия, изучение военных сигналов, всевозможные состязания, очень похожие на настоящие сражения. Совершая дальние переходы, юноши день и ночь проводили в седле — на ходу ели и даже спали. Понятно, что суровые наставники всячески прививали им любовь к лошадям: учили правильно ухаживать за ними, облачать животных в конские доспехи, украшать; каждый должен был уметь разбираться в лошадиных породах и статях, распознавать болезни и лечить их. Прочее время всецело посвящалось другим навыкам: будущие воины Инфекта бегали, дрались на кулаках, боролись, сражались на мечах, копьях, метали дротики, стреляли из лука… Много внимания уделялось искусству осады и штурма; несколько месяцев молодые люди провели на военных кораблях.
Наставники ходесс остались довольны подготовкой ДозирЭ, и в итоге юноша получил хвалебный свиток. Теперь ему был открыт путь в любой военный лагерь…
ДозирЭ закончил есть и притушил костер. Поднявшись на ноги, он оглядел равнину, бугрившуюся до горизонта темно-синими сопками, и с удивлением заметил, что одна из низин походит на манеж Ристалища. Будущий воин вспомнил свой первый бой с капроносами и как будто увидел себя, несмышленого юнца с горящим взглядом, бесстрашно атакующего умудренного опытом бойца, и услышал одобрительный гул многотысячных трибун.
К полудню следующего дня ДозирЭ уже подъезжал к лагерю Тертапента. Чем ближе, тем больше людей попадалось навстречу: то и дело проносились порученцы, громко понукая норовистых лошадей, степенно следовали колонны ветеранов — почти все в наградных платках, быстрым шагом передвигались отряды новобранцев, вооруженные деревянными мечами и плетеными щитами. То и дело обращали на себя внимание уныло бредущие вдоль дороги молодые люди в городской одежде — видимо, те, кого по разным причинам в лагерь не зачислили.