Шерлок Холмс на орбите
Шрифт:
— Надеюсь, вы меня извините, но я слышал, что сегодня должен выступать великий Сарасате, и если вы позволите мне посмотреть вашу «Стандарт»… понимаете, я скрипач-любитель и не могу пропустить этот концерт.
Услышав это, человек так и просиял.
— Коллега! Клянусь честью! Давайте же поищем объявление вместе.
Некоторое время они просматривали газету, но ничего не обнаружили.
Притворившись разочарованным, Холмс пожал плечами.
— Наверное, на следующей неделе. Благодарю вас за помощь. Вот моя визитная карточка.
— И моя, — ответил скрипач-любитель.
— Элиас Хэтч, —
Он обернулся и торжествующе посмотрел на меня.
Глаза Элиаса Хэтча расширились, когда он прочитал, кто на самом деле был докучливый незнакомец.
— Шерлок Холмс! Клянусь честью! Вот это знакомство! Жаль, что я опаздываю на встречу, а то бы… клянусь честью… такой случай! Если бы я не возобновил занятия скрипкой, то этого бы не произошло, клянусь честью!
Дотронувшись до края шляпы, Холмс вернулся ко мне, отпустив спешащего по важному делу мистера Хэтча, коллекция необыкновенных происшествий которого пополнилась еще одним случаем. Ему теперь будет о чем рассказать друзьям.
— Клянусь честью! — сказал Холмс, ухмыльнувшись.
Он остановился и поднес свои руки к моему лицу.
— Видите разницу между пальцами на левой и правой руке, Уотсон?
Я посмотрел на них внимательно.
— Средний и безымянный пальцы вашей левой руки почти соприкасаются, в то время как все пальцы на правой руке расставлены равномерно.
— Верно, Уотсон. Именно по этому признаку и можно отличить скрипача. После многочисленных упражнений пальцы застывают в такой позиции, — он потряс рукой.
— Заметьте также, Уотсон, что ногти на моей левой руке острижены очень коротко и что на кончиках пальцев образовались мозоли от частого соприкосновения со струнами. У нашего мистера Хэтча средний и указательный пальцы держатся вместе и ногти подстрижены, но мозолей нет. Отсюда следует очевидный вывод, что он начал заниматься скрипкой недавно.
— Очевидный для вас.
— Очевидный для всех, кто постарается посмотреть как следует! Также следы полировочной пудры и след от лупы вокруг глаза свидетельствуют о том, что он ювелир. При наличии достаточного числа фактов вывести путем дедукции можно все что угодно.
Я не стал с ним спорить. Мой друг явно веселился от того, что ему наконец-то удалось применить свои гениальные способности, и мне было приятно, что черная меланхолия, так долго державшая Холмса в своем плену, видимо, отпустила его.
Оказавшись неподалеку от станции метрополитена, мы воспользовались услугами подземного транспорта, проехав до Бейкер-стрит, и прошли несколько ярдов до дома 221-Б. Дома мы обнаружили, что миссис Хадсон приготовила нам превосходный мясной обед. Не успели мы сесть за стол, как услышали стук колес подъезжающего кеба. Зазвонил звонок у входной двери, и кто-то тяжело затопал по лестнице.
— Вот музыка, Уотсон, — воскликнул Холмс в радостном ожидании, — музыка, слаще любой той, какую сможет извлечь из своего инструмента сеньор Сарасате.
Дверь открылась, и вошел грузный мужчина, опирающийся на трость; он подошел к ближайшему креслу, уселся в него и пристально посмотрел на Холмса.
— Если вам это удастся, мистер Холмс, скажите, кто я такой.
Больше он ничего не произнес. Лицо его украшали ровно подстриженные усы, одет он был
Холмс отбросил в сторону недельную кипу газет и сел на диван напротив нашего гостя, внимательно рассматривая его. Неожиданно он встал и, подойдя к камину, спросил:
— Не возражаете, если я закурю?
Человек в кресле ничего не сказал, что Холмс принял это за знак согласия, взял глиняную трубку и персидскую туфлю, в которой хранил табак, и направился обратно к своему месту. По дороге он запнулся, что было необычно для него, и слегка задел одежду гостя.
Прошло пять минут, затем еще десять. Сквозь клубы дыма, заполнившие комнату, Холмс продолжал пристально рассматривать человека. Это было одно из самых живописных зрелищ, при каких мне только доводилось присутствовать.
Наконец Холмс нарушил молчание.
— Уотсон, — сказал он, не сводя глаз с посетителя, — вам известно, что превыше всего я ценю один принцип. Если вы отбросите все невозможное, то, что останется, каким бы невероятным оно ни казалось, и есть истина. Это краеугольный камень в основании моей системы. Сейчас как раз настало время для критического испытания этого принципа. Нетренированный глаз не заметил бы почти ничего необычного в этом человеке. Но очень многое в его внешности было интересно. Его ботинки чисты, Уотсон, несмотря на недавнюю бурю, за исключением небольшого пятна грязи с нашей Бейкер-стрит. Но на них нет следов чистки, следовательно, их никогда не надевали до нынешнего дня. И их форма довольно необычна. Обратите внимание на чрезмерную ширину пятки, предполагающую — если вы простите, сэр, — уродство или деформированность обеих ног. Возможно, это и служит причиной того, что он опирается на трость. Трость тоже новая. На ее набалдашнике нет никаких потертостей от руки. Перейдем теперь к рукам в перчатках. Этот джентльмен имеет представление о манерах, однако он не снял перчаток. Почему? Вероятно, чтобы скрыть еще одно уродство, ведь из того, как он шевелит руками видно, что хотя у его перчаток по пять пальцев, у него самого оба средних пальца искусственные. И словом «искусственный» можно обозначить еще некоторые части вашего тела, сэр. Утром вы должны были побриться настолько тщательно, чтобы до сего часа не было заметно щетины на подбородке. Слишком тщательно, я бы сказал, до невозможности. Днем вы не брились, ибо запах мыльной пены чувствовался бы до сих пор.
— «Алопеция ареата», — пробормотал я.
— Спасибо, Уотсон. Но при так называемом «местном облысении» на коже должны быть заметны пятна, как при сыпи, насколько я помню.
Я кивнул.
— Теперь о костюме. Обратите внимание на толщину брючин, Уотсон. Посмотрите, они скрывают, но не могут спрятать наличие второго сустава над коленом, а также и то, что нога соединяется с тазом неестественным образом. Точно так же и рукава скрывают второй сустав над локтем.
— Но такой ребенок не мог бы дожить до зрелых лет! — воскликнул я. — Такие обширные внешние уродства должны были бы повлечь за собой и внутренние деформации.