Шерлок Холмс. Дыхание Бога
Шрифт:
— Алистер Кроули? — Мне это имя ни о чём не говорило.
— Писатель и альпинист. И человек, который успел заработать себе репутацию самого злобного человека в мире.
Глава 6
Интермедия:
ЭКСТРАВАГАНТНЫЙ УЖИН ЛОРДА РУФНИ
Лорд Бартоломью Руфни прикурил сигару и долил в бокал бренди. Огонь за каминной решёткой щёлкал, как хлыст кучера, и выплёвывал в комнату клочки чёрного дыма. Руфни был крайне недоволен этим обстоятельством и намеревался утром напомнить
У Руфни было множество хобби и отменный аппетит (о чём мог свидетельствовать любой из тех, кому доводилось сидеть с ним за обеденным столом), но главной его страстью была охота. Процесс преследования и поимки живого существа настолько захватывал Руфни, что от напряжения и азарта у него кружилась голова. Он верил: охота делает человека подобным Богу. Руфни прохаживался вдоль шкафов, где хранились его трофеи, пускал облачка сигарного дыма на стекло и припоминал каждое нажатие на спусковой крючок. Он смотрел в холодные, стеклянные глаза зверей и представлял, как в них угасает последняя искра жизни. Если бы этой искрой можно было завладеть вместе со шкурой, насколько ценнее была бы коллекция!.. Уникальная экспозиция мерцающего света, каждая блёстка которого поймана в самый последний миг перед исчезновением.
В дверь постучали. Вошёл Стивенс, дворецкий Руфни:
— Сегодня для меня будут ещё какие-нибудь распоряжения, сэр?
— Нет, если только вы не храните в винном погребе ёрш для камина, — ответил Руфни. — От этой Притчард никакого толку. Она позволила дымоходу засориться: чёртов очаг задымил всю комнату.
— Мои извинения, сэр, — проговорил дворецкий. — Я обязательно прослежу, чтобы всё было исправлено.
— Да уж, проследите, — сказал Руфни. — Я не желаю задохнуться в собственном кабинете.
Стивенс вежливо поклонился и вышел, а Руфни продолжил любоваться своими трофеями.
Помимо водружённых на стены голов, традиционных для охотничьего жилища, в его коллекции с течением времени появились экспонаты другого рода: свернувшиеся кольцом змеи, стоящий на задних лапах медведь, оскалившийся лис… Руфни был влюблён в каждое из этих идеально запечатлённых мгновений смерти.
Прогоревшие поленья обвалились и выбросили в комнату сноп искр. Руфни обернулся. Он стоял и наблюдал, как мелкие угольки остывают на полу, но даже шага не сделал, чтобы потушить их и спасти половицы от порчи. Волнения по таким низменным причинам были не для лорда Руфни: он считал, что даже мысль о половицах является нарушением светского протокола. Пусть угли прожгут пол — взор лорда устремлён к более высоким целям.
Раздумья о собственном предназначении привели к тому, что Руфни вспомнил об утренней почте, которую ещё не просматривал. Он сел за стол с обтянутой зелёной кожей столешницей и положил сигару на край массивной хрустальной пепельницы.
Порядок разбора почты у Руфни был прост: всю достойную внимания корреспонденцию он откладывал в левый верхний ящик стола, где она ожидала своего часа. Остальные письма отправлялись в правый ящик или, что случалось гораздо чаще, в горящий камин. Лорд не был сентиментальным, он не видел смысла хранить письма, если те не содержали важной для него информации.
Он достал из левого ящика небольшую пачку писем, положил её перед собой и, пыхнув сигарой, потянулся к ножу для бумаги.
Первое письмо, от какой-то благотворительной организации, содержало просьбу о финансовой помощи. Едва прочитанное, оно было приговорено к сожжению.
Во втором излагалось требование продолжить прокладку подземной железной дороги. Положение Руфни как главного держателя акций Центральных железных дорог Лондона было некомфортным в финансовом смысле слова. Он проклинал тот день, когда ввязался в это дело. С таким же успехом можно просто закопать свои деньги. Конечно, он пошёл на это добровольно. Ему сказали, что дорога скоро откроется… Всего каких-то десять лет планирования и строительства!.. Руфни бросил письмо туда, где оно уже не сможет помешать его пищеварению.
Третье было очередным покушением на его банковский счёт. Руфни состоял в совете управляющих лидстерской женской гимназии. Где-то на севере это унылое заведение постепенно приходило в упадок. В письме сообщалось, что школьный спортзал нуждается в ремонте. Директриса, существо из кружев и тесёмок, известное как миссис Челнок (если у неё и было имя, то оно исчезло за долгие годы трудов на ниве образования), писала: «Ремонт необходим для будущего здоровья наших подопечных». Руфни отправил её послание вслед за письмом из благотворительной организации.
Далее шло приглашение на премьеру новой пьесы. Руфни не любил театр, это шумное заведение, где все ждут, что ты будешь вести себя правильно: плакать, когда надо, и смеяться, когда надо… Это не доставляло лорду удовольствия. Так что письмо было обречено.
Огонь в камине оживился, его громкий треск, похожий на стрельбу, на мгновение перенёс Руфни в его охотничьи угодья. От дыма запершило в горле. Руфни закашлялся, сделал большой глоток бренди в надежде, что это поможет, и вернулся к почте.
Следующее послание уведомляло о званом обеде — вечере старых военных историй у майора Торкиппса, этого жирного фазана, и его прожорливой супруги. Это приглашение можно было и принять. Хозяева, жутко скучные люди, по совершенно непонятным для Руфни причинам имели хорошую репутацию в обществе, и за их столом часто собирались интересные гости.
И под конец небольшой чёрный конверт, в котором оказался совсем маленький клочок веленевой бумаги с одной строчкой каких-то странных символов.
Руфни поднёс бумагу к свету и попытался разобрать, что, чёрт возьми, на ней написано.
За двустворчатыми французскими окнами взревел ветер. Руфни вздрогнул и невольно выронил письмо. Оправившись, он положил веленевый листок на стопку писем, предназначенных для камина.
Ветер заревел снова, надавил на окна с устрашающим треском.
Видимо, надвигается буря, предстоит бессонная ночь.
Очередной порыв ветра грозил распахнуть двери настежь.
Руфни встал, но голова закружилась, и пришлось ухватиться за край стола.