Шрифт:
Пролог
«Наверное, нет хуже в Мире самолета, чем ТУ 134» — думал Азиф, спускаясь с трапа в аэропорту города Советская Гавань. Он плохо говорил на русском, и безуспешные попытки заказать виски в самолете привели его в еще худшее расположение духа. Хотя конечно причин у него хватало и без этого. Во-первых, сейчас закончился его двадцатичасовой перелет из Сан-Франциско, и дорога превратилась в кошмар, как только он пересел из Боинга сначала в ТУ 154, а потом на ТУ 134. Естественно добраться до Советской Гавани прямым рейсом невозможно, поэтому пришлось лететь сначала в Москву, потом в Хабаровск, и уже оттуда сюда. В воздухе он провел сутки, но ведь были еще и нудные часы ожидания рейса, и таможенный контроль, и плохая пища, и собственно сама Россия. Эта страна не поднимает настроения ни своим жителям, ни тем более американцу. Вторая
После очередного разбирательства с таможней, которая хотела проверить его багаж, Азиф впал в состояние близкое к бешенству. Ему надоело предъявлять свой дипломатический паспорт в третьем аэропорту и объясняться с глупыми таможенниками, не знающими английского. Он имел статус дипломата и его багаж не могли проверить, но все же тупо пытались. Он провел в бесполезных пререканиях почти час, прежде чем его выпустили в город. Его пытались убедить, что раз он добропорядочный дипломат, прилетевший в город исключительно по торговым делам нет ничего плохого, если его проверят. Но Азиф не мог этого допустить — у него в чемодане лежала винтовка с оптическим прицелом.
Он вышел в морозное утро, но смог поймать такси только спустя полчаса. Все это время он стачивал зубы и пританцовывал на морозе. Аэропорт в Советской Гавани дрянь, и таксисты его не сильно жаловали. Приезжали они исключительно перед рейсом, а до следующего самолета из Хабаровска оставалось десять часов. Пока он разбирался с таможней все такси разобрали, так что можно сказать ему повезло, что удалось поймать хоть это. Азифа подобрала старая Тойота, и водитель оказался из тех многочисленных болванов считающих, что пассажиру интересно поболтать и рассказать совершенно незнакомому человеку всю свою жизнь. Азифу попался самый отвратительный экземпляр. Он даже вспомнил уроки английского из школы и радовался всякий раз, когда ему удавалось сформулировать фразу. Почему-то в его лексиконе чаще всего встречались: «библиотека», «учитель», «дежурный», «стол» и «утро». Он пытался приплести эти слова к месту и не к месту, и Азиф вознес молитву Шайтану, когда вылез из машины, проехав через мрачные леса, и прибыв к пункту назначения.
На улице стояла кристально чистая погода, и на горизонте забрезжил робкий рассвет. Тонкий краешек солнца поднимался над сопками и великолепно освещал силуэт обсерватории. Хотя конечно Азифу эта красота была до лампочки. Его целью являлась пятиэтажка, расположенная по улице Николаева. Ничего необычного дом как дом, и только Азиф знал, кто живет в нем. Знал он и точный адрес, и это слегка нервировало. Дело в том, что информацию об объекте Азиф получил из настолько ненадежного источника, что все это вполне могло оказаться дурацкой шуткой. Однако Азиф опять поблагодарил Шайтана, когда увидел цель. Сомнения пропали — это он.
Мужчина в ярко-красном пуховике шел к своему дому чем-то озабоченный. Азиф злорадно открыл чемодан и стал собирать винтовку. Мужчина остановился перед подъездом и закурил. Азиф великолепно видел его из недостроенного здания. Никаких лихорадочных движений у него не просматривалось, он оставался спокоен. Он даже осмотрел помещение и увидел на стенах несколько рисунков голых женщин. Изначально он собирался подождать, когда мужчина выйдет из дома, но раз тот провел ночь в другом месте надо воспользоваться случаем. Солнце вышло еще на сантиметр, но видимости не прибавилось. Напротив откуда-то, быть может даже из подвалов, стал выползать туман. Это насторожило Азифа, как и то, что девушка, нарисованная на стене красным мелком, вдруг побледнела до розового. Он собрал винтовку и взял жертву на прицел. Мужчина в розовом пуховике курил, обведенный крестом в круге. В розовом? Он стоял в гордом одиночестве и вдруг появились они.
Азифа пробрал холодный пот. Они пришли вместе с туманом и казались его частью. Шесть фигур появились внезапно и ниоткуда. Мужчина в прицеле прекрасно виден, а вот они нет. Он сделал попытку убежать, но они быстро поймали его. Азиф старался даже не дышать, чтобы не привлечь к себе внимания. И вот, видна стала и вторая фигура. Старик с клюкой. Азиф сразу понял, кто это и на лице появилась злорадная улыбка. Он убрал палец с курка — теперь мужчина в пуховике обречен, так или иначе. Старик подошел к нему и что-то сказал. Мужчина, по всей видимости, ответил и ответил резко, за что сразу получил клюкой по голове. Старик положил ладонь на его голову, и мужчина обмяк в призрачных руках слабых теней. Тени по-прежнему еле проглядывались в тумане, но Азиф догадывался кто они. Они отпустили мужчину, и тот упал как мешок соломы. Старик неторопливо пошел в сторону моря. Он забрал с собой и туман и несколько неясных фигур. Азиф начал разбирать винтовку.
Он вышел из недостроенного здания и подбежал к мужчине с ножом в руке. Тот лежал на крыльце своего подъезда, по лицу растеклась розовая кровь. Он спал. Тихо и спокойно. А Азиф решал, стоит ли его убить или нет. Он почувствовал внезапно накатившую слабость, наконец, сказалось бодрствование длинной в сутки. Значит все нормально и хозяин удовлетворен. Значит не надо убивать и такой он нравится хозяину больше. Азиф убрал нож и пошел по улицам поселка. У одинокого дворника он узнал, где находится гостиница. Как ни странно, дворник прекрасно владел английским. Азиф снял номер и проспал совершенно счастливым почти сорок часов. Проснувшись, он поехал в аэропорт и сел на самолет до Хабаровска. В Америку он возвращался куда более бодрым и веселым.
Часть первая: весна
Вспоминаете ли вы свое детство? Сам знаю, что вспоминаете и с каждым годом все чаше, и оно кажется вам все удивительнее. Все в детстве раскрашено яркими красками, в то время как остальные воспоминания от года к году тускнеют. В этих воспоминаниях даже самый незначительный эпизод кажется важным и таким теплым. Словно первые десять-пятнадцать лет нашей жизни отбирают красоту, краски и чудо у остальной жизни. Если представить наш мозг тетрадью, детство нарисовано там разноцветными красками, а остальная жизнь лишь сухие строчки, написанные ровным подчерком. Лето здесь теплое, но не жаркое и все утопает в желтых солнечных лучах. Зима — это игра в снежки, возможно каток или лыжи, и непременно горка и санки. Ну или дощечка под задом. Горка может быть высотой в метр, но все мы, скатываясь с нее, смеялись и возвращались домой совершенно счастливые. Осень в детских воспоминаниях утопает в желтизне и опавших листьях, почему-то всегда кленовых. А весна… а вот весна как раз серая и такая школьная. Весна в десять лет еще не имеет значения. Гормоны еще не бегают по телу, и весна приобретает очарование позднее. В детстве она всего лишь предбанник к лету и свободе. Да, лето конечно помнится лучше всего. На втором месте идет зима, и все оттого что в это время не надо ходить в школу ибо каникулы. Каникулы! Летом они больше, а зимой меньше, но и летние и зимние пролетают очень быстро, оставляя за собой легкое разочарование, но только поначалу. Проходят годы и мы вспоминаем лето. Его игры во все что угодно, и зиму вместе с горкой и снежками. Эти воспоминания как хорошее вино становятся только лучше с годами.
В детстве все кажется чудесным, и только потом мы приписываем чудеса несформировавшемуся и мало что понимающему мозгу ребенка. Только когда нам объяснили, что чудес не бывает, а человек произошел от обезьяны мы забываем детство, а потом вспоминаем… Вспоминаем те маленькие чудеса и они кажутся нам такими трогательными. Глупыми да, но трогательными. Но дети еще не знают что они глупые. Взрослые пока не считают нужным рушить чудеса. Со временем это можно сделать легче. Я думаю, что чудо лучше всего рушить в подростковом возрасте. Тогда голова находится в плену у весны и чудеса отступают. Вообще чудеса очень легко сдают позиции. Если они не нужны — они уходят. Всегда будут люди, которым нужно чудо. Чудо никогда не останется в одиночестве. Просто в детстве оно ищет того с кем сможет ужиться. Оно ищет нужных людей меж миллионов детей Мира и порой находит…
Дети полностью уверены, что живут в волшебном месте. Пусть это маленькая деревня или большой город — неважно. И даже чем место меньше, тем оно кажется волшебней. Конечно, могут быть волшебными и такие города как Москва, но там где много людей, машин и зданий тяжелее создать свой маленький мирок и населить его маленькими чудесами. В детстве чудеса маленькие, и если так можно выразиться — робкие. А еще лучше сказать — деликатные. Они ни в коем случае не повредят ребенку, а вот взрослому могут и еще как. У взрослого есть защита от них — они просто не верят. Но иногда чуду наплевать веришь ты или нет. Порой оно вмешивается в жизнь и ломает ее. На склоне лет мы говорим о таких случаях: «Не повезло».