Шесть дней из жизни дознавателя
Шрифт:
В данном случае Десяткин изначально вёл себя дерзко во время совершения преступления. Ещё и отказывался в этом признаваться, а значит, не испытывал никакой вины. Будет ли это искренним примирением с потерпевшим? Увидит ли заявитель покаяние в действиях преступника? Нет. Для Десяткина такое раскаянье – лишь попытка уйти от судимости. Все это понимают.
И возвращаясь к вопросу о проделанной работе. После совершения преступления состоялось оформление данного материала, сбор доказательств, опросы свидетелей, установление суммы ущерба, возбуждение уголовного дела, допросы потерпевшего, свидетелей, подозреваемого. Пятый месяц дознания! Ради чего? Чтобы Десяткина теперь примирить и отпустить? Лишь потому, что он до этого созрел? А точнее, лишь потому,
Габоронов оставил Десяткина на балконе, прошёл через свой кабинет, вышел в коридор. Постучался в дверь с табличкой «НАЧАЛЬНИК ОТДЕЛА ДОЗНАНИЯ». Не дожидаясь ответа, Габоронов залетел в кабинет радостный.
– Ольга Юрьевна, он хочет дело прекратить в связи с примирением сторон!
– Прекрасненько! Пускай сознаётся и идёт в суд, сволочь.
– Я ему так и сказал, он должен сначала признаться, а потом прокуратура будет решать прекратить дело или нет.
– Правильно. Кто у него адвокат? Наш же, Хлорин?
– Нет, он похоже платника нанял, Тимофеев что ли.
– Есть такой.
– Реально защищает?
– По большому счёту нет. Перед клиентами показывает, что отрабатывает свой хлеб, а на самом деле ему плевать.
– Что дальше делаем, Ольга Юрьевна?
– Тут надо действовать быстро, пока он не передумал. Зови его адвоката. Десяткин письменно отказывается от Хлорина и берёт Тимофеева. Дополнительно допрашиваешь подозреваемого в присутствии его адвоката, где он признаёт вину. Делаешь проверку показаний на месте. Допрашиваешь понятых с выводки. Допрашиваешь в качестве свидетеля жену Десяткина. Пусть показывает: «Со слов мужа мне стало известно, что Десяткин ударил дверь автомобиля. Возбудили уголовное дело». Пусть косвенным свидетелем будет. Ему скажешь, что её надо допросить для характеризующего. Делаешь очную ставку с потерпевшим, в которой он признается в содеянном и пообещает возместить ущерб. Они пишут ходатайства о прекращении дела. А мы им отказываем. Составляешь обвинительный акт и всё – в суд! Пока он согласен, работай с ним Габоронов. Такой, как Десяткин, потом может передумать и снова упираться.
– Ага, понял, Ольга Юрьевна!
– Сейчас бери его и езжайте делать проверку показаний на месте. Пофоткай его, пусть покажет, как бил по машине, – видя, как лицо Габоронова становиться напряжённым, решила сказать и радостные слова, – И иди спать. Остальное завтра. Давай, Габоронов, чтоб он ещё раз не соскочил! Что у тебя по остальным делам?
– Кларкин с яйцами практически готов. Осталось кое-что доделать с ним. Обвинительный набрать и всё. Но он пропал, скотина бешенная! Апрешумян практически готов, но ещё характеристику участковые никак не принесут. Вот Десяткина надеюсь закончить до конца месяца.
– Это три. Ещё два дела?
– Снегенев тоже абонент не абонент. Паспарту хренов! Так и не выходит на связь, скотина. Операм говорил, но пока безуспешно. А по нему, в принципе тоже всё готово. Свидетеля одного допросить и всё. И Придворов остаётся. Он тоже пока не пришёл. Честно говоря, я его ещё и не вызывал, но, судя по объяснению он в полной сознанке. Характеризующий на него пришёл.
– По Кларкину с Придворовым участковым скажу, чтоб их привели. У Апрешумяна характеристика? Принесут. Снегенев? Ерёмова попрошу, чтоб опера поторопил. Давай, Габоронов, пять дел нужно закончить, конец месяца. Иди работай с Десяткиным, пока он не передумал.
Не смотря на своё святое право поспать после суточного дежурства, Габоронов сам был настроен закрепить утреннюю победу, поэтому прекрасно понимал: пока Десяткин согласился, надо делать.
Выйдя на балкон, где курил Десяткин, дознаватель к нему присоединился.
– Давай пробовать Алексей Борисович. Начальство сказало, что сейчас допрашиваемся с твоим адвокатом. Ты признаёшь вину и очень раскаиваешься в содеянном. В деле о примирении без потерпевшего никак. Поэтому сегодня допрашиваемся, едем на место, делаем проверку показаний на месте, фоткаемся там, чтоб прокурорские видели, что ты сотрудничаешь со следствием. Искренне, действительно раскаиваешься. После чего ты отправляешься к потерпевшему и реально просишь у него прощения. Договариваешься на примирение. Сообщаешь мне, что он согласен. Мы проводим очную ставку, то есть его показания, твои показания, в процессе которых ты снова вину признаешь и просишь прекратить дело. Потерпевший подтверждает, что согласен на примирение прям на очняке. После этого вы пишите ходатайства о прекращении. Я с этим всем иду в прокуратуру, и если они разрешат, мы дело прекращаем. Повторюсь, есть риск. Но, чтоб ты понимал, мы сделаем всё, чтобы дело прекратить. А за прокурорских мы не отвечаем. Сам понимаешь, это наш надзорный орган. Но мы постараемся. Понял?
– Да, я всё понял, – звучал всё тот же нормальный тон человека, у которого появилась надежда на разрешения конфликта без последствий.
– Звони адвокату, пусть подъезжает, будем начинать. А я пойду пока документы подготовлю.
Габоронов оставил Десяткина на балконе. Сам присел за свой рабочий стол понимая, что завязывается с данным гражданином надолго. «Понятых ещё надо найти, – не радостно подумал Габоронов, – Это нужно будет их позвать на выводку, потом чтоб пришли в кабинет, допросились, потом в суд, возможно, явились. Тут только своих надо. Когда адвокат этот ещё приедет? Надо всех состыковать».
Коллеги Габоронова ушли на планёрку. Поскольку старший лейтенант уже занимался жуликом, да ещё и будучи с ночной смены, он официально был избавлен от «отчёта и наставлений» по делам текущим.
– Сергей… – выдалась пауза, было очевидно, что Десяткин не помнит отчество Габоронова.
– Владимирович, но можно просто Сергей, – дал понять Габоронов, что лучше к нему обращаться по имени, чтоб не возникало между ними границ, – Говори, что с адвокатом?
– Он просит с Вами переговорить по телефону, – протянул аппарат Десяткин, стоя в проёме между кабинетом и балконом.
– Ну, давай, переговорим, – неохотно взял трубку Габоронов.
Разговаривать с собеседником лицом к лицу всегда лучше. Его замыслы понятнее. А по голосу труднее ориентироваться о истинных намерениях человека и представлять с кем имеешь дело.
– Доброе утро! Вас беспокоит защитник подозреваемого Десяткина – Тимофеев Михаил Олегович, – презентабельно произнёс доброжелательный голос.
– Здравствуйте, но в материалах дела отсутствует Ваш ордер [4] . А это значит у подозреваемого Десяткина другой адвокат, – Габоронов сходу обрубил хорошие отношения, начав давить формализмом.
4
Документ, утверждённой формы, который выдаёт адвокат, подтверждая представление интересов гражданина. Пока в деле его нет, формально он не является защитником
Дознаватели не любят платных адвокатов. По определению они находятся по разные стороны. Расследование уголовного дела – это, по мимо всего прочего, соблюдение чётко прописанных процессуальных норм. По закону нельзя в принципе разговаривать с подозреваемым по делу без защитника, что Габоронов уже сделал. Пусть и без государственного защитника Хлорина, которому действительно всё равно. Но о нём позже.
Когда в уголовном деле всё хорошо: жулик раскаивается, вину признаёт, то оформлять всё гораздо проще. Проще для всех. Можно за один день, например, отработать потерпевшего. Сразу после допроса дать бумажечку об ознакомлении с материалами уголовного дела. Он распишется без проставления даты. Когда этот день подойдёт, к концу расследования, дознаватель проставит её. Якобы потерпевший только что приходил и пролистал уголовное дело. Всем это выгодно. Потерпевшему не надо тащиться ещё раз в милицию. Дознавателю не выбирать время, не ждать, когда придёт заявитель, а спокойно «шить» дело.