Шесть лет
Шрифт:
Бенедикт повесил трубку. Я проверил почту и сообщения. Ничего. Этот странный эпизод моей жизни теперь казался сюрреалистичным, почти сном. Я погрузился в работу, чтобы забыть о нём. У меня на самом деле было занятие в девять часов по Закону и Конституции. Оно и было моей приоритетной задачей. Да, я решил оставить всё позади, я даже пел в душе. Оделся и пошёл по кампусу с широкой улыбкой и высоко поднятой головой. Я даже слегка подпрыгивал на ходу. Солнце окутало кампус тёплым, райским светом. Я продолжал улыбаться. Улыбаться кирпичным зданиям, увитым плющом, деревьям, сочной траве, статуям выдающихся студентов, виду, открывающемуся на спортивные поля у подножия холма. Когда студенты
Когда началось занятие, я встал перед студентами и крикнул:
– Доброго утра всем!
Как будто заново рождённый лидер болельщиков перепил Рэд Булла.
Студенты с любопытством посмотрели на меня. Я уже начал бояться за себя, поэтому я постарался уменьшить эффект.
Ты обещал.
А что насчёт тебя, Натали? Разве не было, по крайней мере, подсознательного обещания мне в твоих словах и действиях? Как ты можешь просто завладеть чьим-то сердцем и раздавить его? Да, я большой мальчик. Я понимал риски, когда влюблялся. Но мы говорили о многом. Мы чувствовали многое. И это не было ложью. И всё же. Ты бросила меня. Ты пригласила меня на свадьбу. Почему? Зачем такая жестокость? Или ты пыталась донести до меня, что это подходящее время, чтобы двигаться дальше?
И я двинулся дальше. Ты добралась до моего сердца, выдрала его, разорвала и ушла, но я подобрал его кусочки и двинулся дальше.
Я покачал головой. Подобрал его кусочки? Фу, это ужасно. С любовью всегда так. Она заставляет тебя говорить, как в плохой песне кантри.
Натали написала мне письмо. Или я просто думаю, что это была Натали. Но кто ещё бы мог? Но с другой стороны, даже если она сказала мне держаться подальше, это была связь. Она обращалась ко мне. Обращалась? Конечно. Но она же воспользовалась этим адресом почты: RSbyJA. Она помнила. Это для неё что-то значило, что-то, что до сих пор находит отклик в её сердце, и она дала мне, не знаю, надежду. Надежда жестока. Надежда напоминает о том, что было. Надежда заставляет вернуться физическую боль.
Я вызвал Эйлин Синагра, одну из лучших студенток. Она начала пояснять тонкости документов штата Мэдисон и федеральных документов. Я кивал, подбадривая её продолжать, и тогда я увидел кое-что уголком глаза. Я пододвинулся ближе к окну, чтобы лучше рассмотреть, и замер.
– Профессор Фишер?
На парковке стоял серый фургон Шевроле. Я посмотрел на номера. Я не мог их разглядеть отсюда, но я видел цвет и форму.
Номера Вермонта.
Я не раздумывал долго. Я даже не учёл, что, возможно, это ничего не значит, что серые фургоны Шевроле не редкость, что в восточном Массачусетсе куча машин с вермонтскими номерами. Всё это ничего не меняло.
На полпути к двери я крикнул:
– Я скоро вернусь, оставайтесь на местах.
Я рванул по коридору. Пол только что помыли. Я едва не поскользнулся возле знака "МОКРЫЙ пол" и рывком открыл дверь. Парковка располагалась за отгороженной лужайкой. Так что я просто перепрыгнул через куст и на полной скорости понёсся по траве. Мои студенты, наверное, подумали, что я отправился по нужде. Меня это не волновало.
– Давайте, профессор Фишер! Я подам вам!
Студент, ошибочно решивший, что мой бег связан с желанием поучаствовать в игре, кинул мне тарелку для фрисби. Она упала, а я продолжил бежать.
– Приятель, тебе нужно поработать над приёмом.
Я не обратил внимания на голос. Я был уже близко к Шевроле, когда увидел, что зажглись фары.
Водитель тронулся с места.
Я побежал ещё быстрее. Яркий солнечный свет отсвечивал от лобового стекла, поэтому я не мог увидеть водителя. Я опустил голову и продолжил работать ногами, но машина уже выезжала с парковки. Я был слишком далеко. У меня бы ничего не получилось.
Фургон уезжал.
Я напрягся и попытался рассмотреть водителя. Не получилось. Слишком яркий свет, но, мне показалось, что я увидел...
Бордовую бейсболку?
Я никаким образом не мог в этом убедиться. Однако я запомнил номер, как будто бы это могло помочь, как будто от этого был какой-то толк. Шевроле умчалось, а я просто стоял и тяжело дышал.
Глава 11
Профессор Эбан Трайнор сидел на веранде великолепного особняка второго ампира викторианской эпохи. Я хорошо знал этот дом. Полвека он принадлежал профессору Малкольму Юму, моему наставнику. Много хорошего было в этом доме. Политологическая дегустация вина, вечеринки персонала, ночной коньяк, философские споры, литературные дискуссии. Всё это было моей академией. Но, увы, у Бога интересное чувство юмора. Жена профессора Юма, с которой они состояли в браке сорок девять лет, умерла, и его здоровье пошатнулось. В конечном итоге, он уже не мог сам следить за этим великолепным старым домом. Теперь он живёт в закрытом коттеджном посёлке в Веро Бич, штате Флорида. А профессор Эбан Трейнор, который был для меня ближе всех на кампусе к званию враг, купил этот ненаглядный дом, сделав себя новым владельцем поместья.
Я почувствовал, как зажужжал в кармане телефон. Это была Шанта:
"У Джудит в час"
Анонимный автор, но я понял, что она имеет в виду. Мы должны встретиться в ресторане "У Джудит" на Мейн-Авеню в час. Хорошо. Я убрал телефон и начал подниматься по ступенькам.
Эбан встал и улыбнулся мне снисходительной улыбкой.
– Джейкоб. Так приятно тебя видеть.
Его рукопожатие было липким. Его ногти были наманикюрены. Женщинам бы он показался красивым стареющим плейбоем, с длинными непослушными волосами и большими зелёными глазами. Его кожа была восковой, как будто его лицо ещё не отошло от лечения. Я подозреваю ботокс. Его брюки были слишком обтягивающими, а рубашку можно было застегнуть хотя бы ещё на одну пуговицу. Его одеколон пах так, как будто множество европейских бизнесменов застряли с утра в одном лифте.
– Не возражаешь, если мы посидим на крыльце?
– спросил он.
– На улице так хорошо.
Я с готовностью согласился. Я не хотел заходить вовнутрь и смотреть, что он сделал с этим местом. Я знал, что работа была масштабной. Уверен, исчезло тёмное дерево, запах коньяка и сигар, на смену пришли светлое дерево и диваны цвета "яичной скорлупы" и "взбитого масла", и сборища, где подают только белое вино и спрайт, потому что они не окрашивают обивку.
Словно по сигналу, он предложил мне белое вино. Я вежливо отказался. Он уже держал в руке бокал. А ведь был ещё даже не полдень. Мы сели в плетёные кресла с большими подушками.
– Так чем могу быть полезен, Джейкоб?
– спросил он.
Я ходил к нему на занятия по драматургии середины двадцатого столетия на втором курсе. Он не был плохим преподавателем. Он был одновременно и впечатляющим и неестественным, такого рода преподавателем, который ничего в жизни не любил больше, чем звук своего голоса, и хотя он редко бывал скучным, губительный фактор в любой группе студентов, все лекции были слегка зацикленными на преподавателе. Он мог целую неделю читать в полный голос "Служанки" Жене, примеряя на себя каждую роль, упиваясь собственным исполнением, не говоря уже о садомазохистских сценах. Исполнение было хорошим, спору нет, но, увы, в этом он был весь.