Шесть мессий
Шрифт:
Успев уклониться лишь наполовину, индианка вскрикнула, когда лезвие рассекло до кости ее левое плечо. При этом она хоть и не увидела, но почувствовала справа взмах его второй руки — клинок лишь немного разминулся с ее бедром. Враг держал нож и в этой руке.
Он нанес сверху удары обоими своими ножами одновременно и промахнулся лишь на малую долю дюйма. Один клинок, прежде чем со звоном удариться о стену, срезал с ее головы прядь волос. Ее ответный удар пришелся сзади ему по ноге. Нападавший с ревом рухнул на колени.
— Джек, я здесь!
Голос
Одноглазый человек, взвыв подобно зверю, снова взмахнул ножом. Ходящая Одиноко уклонилась вправо, скользнув вдоль стены, и подставила свой нож, блокировав его клинок.
— Сука, почему бы тебе не умереть?
Их лица разделяло всего несколько дюймов, скрестившиеся клинки давили один на другой. Дыхание одноглазого несло запах страха и крови, а ее рука стала ослабевать, не выдерживая напора противника.
Яркий луч света пронзил тьму и упал на его лицо, высветив его словно полную луну и ослепив единственный глаз. Воспользовавшись этим, Ходящая Одиноко подняла нож и глубоко вонзила его в глазницу. Ее противник с диким воплем отпрянул и, схватившись за рукоять, попытался вытащить клинок. Женщина наставила пистолет и выстрелила: в голове монстра появились две красные дыры. Он упал и пропал из виду, тогда как эхо выстрелов прокатилось по туннелю.
Джек подоспел к ней первым, с другого направления поспешил державший светильник Престо.
— Идти можешь? — спросил Джек.
— Я не хочу на него смотреть, — прошептала индианка. — Не хочу на него смотреть…
Они помогли ей подняться и быстро двинулись прочь от тела Данте к перекрестку, обозначенному двумя пятнами света.
Не сказав ни слова, Джек выбежал в темноту; Лайонел попытался последовать за ним, но споткнулся в коридоре и быстро потерял его из виду.
Услышав крики и выстрелы, доносившиеся слева, оттуда, где все ярче разгорался свет, он перешел на бег и, миновав два поворота, неожиданно вылетел в круглую комнату.
Стаккато выстрелов подчеркивало доносившиеся откуда-то сверху крики. Свет в помещении ослепил его, и молодой человек непроизвольно прикрыл глаза рукой, из-под которой, щурясь, увидел в центре, под низвергающимся с потолка кровавым потоком, распростертого в крови мужчину.
Очень похожего на его отца.
— Что это у тебя? — прозвучал слева голос.
Он обернулся. Кошмарная фигура, более всего походившая на ходячий труп, сделала жест в его направлении, и коробка, которую нес Лайонел, вырвалась у него из рук, пролетела десять футов и оказалась в руках отвратительного урода. Тот взломал упаковку и извлек Херонскую Зогар.
— Не знаю, как тебя благодарить, — издевательски произнес человек и, казалось, утратил к Лайонелу какой-либо интерес.
Тот устремился к своему отцу, увлекая его прочь из-под каскада крови, устремлявшегося по желобу к открытой яме в дальнем конце помещения.
— Ты жив!
— И я искренне рад видеть тебя, сын мой, — спокойно отозвался Иаков. — Есть у тебя оружие?
Лайонел вытащил из-за пояса пистолет.
— Застрели его.
Иаков кивнул через круг в направлении горбатого человека, укладывавшего книгу Зогар в последний из серебряных ларцов.
Лайонел дрожащими руками поднял кольт. Горбун повернулся и небрежно махнул рукой. Выстрел грянул, но тело Лайонела содрогнулось, как от мощного толчка, и пуля пролетела вдалеке от цели. Оружие вылетело из его руки и упало в яму. Лайонел рухнул на колени.
Не удостаивая их больше вниманием, преподобный Дэй направился к находившейся на краю круга жаровне и достал из кармана пригоршню спичек. Он попытался чиркнуть одной о жаровню, но она сломалась в его руке. То же самое получилось и со второй. И с третьей.
— Проклятье! — заорал он. — Никаких спичек не хватает!
Из лабиринта донесся леденящий душу крик, громыхнули два выстрела. Преподобный склонил голову набок, прислушался, отбросил спички, прихрамывая, подошел к стене, снял с нее фонарь и направился к жаровне.
Лайонел отчаянно старался развязать руки своему отцу. Массированный огонь наверху стих; теперь они слышали лишь одиночные ружейные выстрелы, но зато громко звучали крики и стоны раненых.
По мере того как кровь изливалась сквозь решетки вниз, в яму, доносившийся из глубин рокот становился все громче и отчетливее.
Перед церковью последние из оставшихся в живых чернорубашечников побросали винтовки и пустились бежать вскоре после того, как перестал строчить пулемет. В подзорную трубу Дойл увидел, как в распахнутых дверях собора показались первые фигуры в белых, заляпанных кровью одеяниях.
— Пойдем, — сказал он.
Они помогли Иннесу подняться и поспешили к церкви. Дойл, перейдя на бег, опередил брата и Эйлин, промчался мимо разбросанных по периметру облаченных в черное тел и замер в дверях.
Внутри произошла настоящая бойня, трупы громоздились один на другой. Красный от крови пол собора был усыпан битым стеклом. Уцелевшие, пребывая в ошеломлении, пытались подняться на ноги.
Эйлин и Иннес присоединились к нему; у Эйлин от ужаса перехватило дыхание, и она беспомощно ловила ртом воздух.
— Боже мой, Артур! — бормотал Иннес, недоверчиво качая головой. — Боже мой! Боже мой!
Раненых было множество, и сотни из них нуждались в безотлагательной помощи. Дойл взял Эйлин за руки, заглянул ей в глаза и твердо произнес:
— Мне нужна помощь. Сейчас не время для слез.
Женщина молча кивнула. Они спустились по окровавленным ступеням, разговаривая с теми, кто еще мог ходить, и направляя их к выходу. Многие оставались безучастными, некоторым приходилось повторять указания дважды, потому что оглушительная стрельба почти лишила их слуха. На взгляд Дойла, самые страшные жертвы пришлись на середину помещения, где кровь стекала в круг дренажных отверстий.
Звук детских голосов привлек внимание Иннеса к левым боковым дверям.