Шестая Бастионная
Шрифт:
Сандалик протянул книгу двумя руками. Очевидно, ее возвращение было для него важным событием. Он к нему подготовился специально: потрепанную обложку обернул чистой газетой "Слава Севастополя" и сам выглядел понаряднее – рубашка поглажена, вместо растоптанных сандалет – новые кроссовки. Только вся эта нарядность скособочена и встрепана от спешки.
– Много успел прочитать?
– Почти всю. Только приложение не успел. Да там уже не так интересно… – Сандалик помолчал и сказал потише: – Жалко того юнгу на "Везуле"…
– Да… – сказал я. И почему-то опять кольнула тревога за Сандалика.
А он отцепил от рубашки
– Возьмите…
Это был значок из серии "Бастионы Севастополя" – "Четвертый бастион". Я взял, мельком пожалев, что не Шестой.
– А у меня и подарить тебе нечего.
– Да ну, дарить еще мне… – смутился он.
– Я тебе свою книжку пришлю. Скажи адрес. – Я вытащил блокнот и ручку.
– Давайте, я сам напишу.
Он принялся писать в блокноте и от усердия водил кончиком языка по пухлым губам. Я слегка нервничал: объявили, что до отхода поезда две минуты. Но сказал спокойно:
– А ты мне письмо пришли, ладно?
– Ладно. Только адрес тоже дайте…
У меня в кармане лежала визитная карточка, но я не решился дать ее Сандалику. Показалось, что она – глянцевая, солидная, «взрослая» такая – отгородит меня от мальчишки. И я торопливо начеркал адрес на листке.
– Не потеряй.
– Нет, что вы… – Он зажал бумажку в кулаке. И вдруг сказал: – А Казачья бухта в самом деле та, за Камышовой. Туда «Везул» и выбросило.
– Да. Зато насчет памятника ты прав.
Сандалик кивнул и потупился. Сказал шепотом:
– Только я не знаю, что делать.
– И я не знаю… В бронзе отлито, не исправишь так просто.
Сандалик свел выгоревшие брови и хотел что-то ответить, но радио громко заиграло "Прощание славянки". Под этот марш поезда уходят из Севастополя…
Мимо вагона проплывали белые дома на берегах бухт, корабли, маяки, портовые краны. Уходил назад Севастополь, и ничем нельзя было заглушить печаль расставания с этим городом.
Я смотрел на берега, на суда, на вечернюю воду, но до сих пор словно видел в то же время перрон и Сандалика. И думал, что вот прибавился еще один к сотням моих знакомых ребят – тем, кто подсказал мне многие повести и рассказы.
Впрочем, в тот момент я еще не знал, что буду писать о Сандалике. Казалось бы, что писать? Зачем? Никаких приключений с ним не случалось. Были огорчения и радости, но такие, как у любого четвероклассника.
Но пришло время, когда подумал: расскажу про обыкновенный год из жизни обыкновенного севастопольского мальчишки. Что получится, то получится. И сел писать. Тем более что теперь я знал про Сандалика гораздо больше, чем при первой встрече.
Сандалик и Одиссей
Про Одиссея знал в этом мире только один человек – Сандалик. То есть Санька.
Речь идет не о знаменитом аргонавте Одиссее, про которого древнегреческие мифы, длинные поэмы, разные книжки и даже кино, а о мальчишке с таким именем. Этот мальчик жил тоже в древние века, но все-таки позже того Одиссея. Вот его и назвали так в честь прославленного путешественника.
Познакомился с ним Санька не сразу. Сначала он просто так приходил на развалины Херсонеса. Неподалеку от новой квартиры, на берегу Песочной бухты, был пляж, и Санька повадился бегать туда каждое утро. А дорога вела мимо каменной стены, за которой лежал заповедник – руины и раскопки старинного
Санька бывал здесь и раньше – с Люсей, с отцом, несколько раз. Было интересно, конечно, только не так уж… Наверно, Саньке тогда по малолетству не хватало еще понимания. Он запомнил только развалины собора и сигнальный колокол над обрывом (в него кинешь камешком – он гудит). А в это летнее утро Санька взглянул на все по-другому. Может быть, потому что был один и никуда не спешил?
Кругом пахло тайной.
Темнели зарешеченные входы в подземелья. Подымались разрушенные серые башни и стены – такие древние, что страшно вздохнуть. Стояли среди колючих кустов одинокие мраморные колонны. Ступенями уходили в глубину развалины театра. Среди фундаментов от домов пестрела сложенная из морских камешков мозаика…
И пустынно было, тихо, только под обрывами отдаленно вздыхало море да в теплой траве кто-то стрекотал и позванивал.
По камням бегали прыткие ящерки…
Саньке показалось, что под любым камнем здесь можно отыскать старинную монету, ржавый меч или еще какую-нибудь до жути любопытную вещь.
…Ни монет, ни оружия он не нашел, зато набрал черепков от старинных кувшинов и ваз. На черепках можно было разглядеть остатки ободков и узоров, следы отколотых ручек.
Особенно много интересного было на галечном пляже под обрывом, над которым висел колокол. Там, среди омытых морем камней, перемешались все времена. Древние осколки и пивные пробки, какие-то старинные ржавые пуговицы и обкатанные волнами обломки мрамора от колонн, крабьи клешни и кусочки чьих-то костей…
Однажды Санька погнался за юрким крабом, отвалил плоский камень и увидел, что в оранжевом черепке, как в ладошке, лежит черная гильза от старого автомата ППШ. И сразу вспомнил, какие здесь были бои с фашистами…
А может, это дедушка стрелял здесь, отбиваясь от наседавших врагов. Может, это от его автомата гильза? Санька понимал, что такая вероятность очень маленькая. Но все-таки может быть…
Дома Санька завалил береговыми находками подоконник. Мама качала головой, но этот «музей» не трогала. А Санька приходил все с новой добычей: с пестрыми голышами и раковинами-рапанами, с черепками амфор и красными от морской ржавчины осколками снарядов, кусками пробки от спасательных кругов и черными пуговицами, на которых сквозь окалину проступали якоря.
Такое собирание на берегу Санька называл охотой, а себя морским охотником. Не правда ли, здорово звучит: морской охотник…
Но через неделю охота Саньке наскучила. Подоконник был завален в три слоя, а весь берег домой все равно не унесешь. И Санька опять начал бродить среди теплых от солнца развалин. Среди тишины и дремлющих тайн.
Нельзя сказать, что Херсонес был безлюден. Кое-где работали на раскопках полуголые, черные от солнца студенты. Недалеко от берега ныряли у камней, несмотря на всякие запреты, аквалангисты. И туристы бродили – в одиночку и группами. Но люди как-то незаметны были среди руин, среди заросших пригорков и каменных глыб. Никто не мешал Саньке быть одному. И здесь он впервые в жизни понял, что одиночество – это иногда очень неплохо. Можно ходить не спеша, думать о всяких тайнах, о людях, которые жили раньше, живут сейчас и будут жить потом… И вообще о жизни…