Шестая Бастионная
Шрифт:
Правда, решился на смелые поступки наш Митька не сразу. Потому что по натуре он был совсем не драчливый, смирный – вроде здешнего Мити. Но однажды в фильме зазвучала дерзкая песня:
Когда тебя замучил врагИ с треском лопнуло терпенье,Ты сделай самый первый шаг,Ты сделай очень важный шаг —Ты вспомни раковины пенье!И Митька берет со стола морскую раковину, прикладывает к уху и слышит зовущий голос океана…
Раковину эту я привез с Кубы. Я ее там выменял у сморщенной коричневой старухи
Я не успел рассказать Мите про кубинскую раковину и наше кино.
– Митенька! – ласково окликнули его со двора. Мама или бабушка. Он улыбнулся чуть виновато, заложил страницу стеблем подорожника и оставил книжку на колоде: смотрите, мол, еще, если хотите. И пошел к калитке.
А я погладил книгу и тоже пошел. По своим съемочным делам. Пожалуй, это и хорошо, что не стал ничего рассказывать. Зачем душу бередить? Все равно «Каравеллы» уже нет, одряхлевший «Дик Сэнд» отдан во взрослый яхт-клуб на чужом озере, яхты-мушкетеры переданы во флотилию «Алый парус», в недалекий от Свердловска город Первоуральск. И впервые за много лет нет на нашем Верх-Исетском озере парусов отряда «Каравелла». Так уж получилось…
Да, но причем здесь заяц Митька? Получается, что рассказ вовсе не о нем.
Пока да. Митьки там со мной еще не было. До той поры, пока наши съемочные дела на Сенеже шли нормально и душа моя пыталась отдохнуть на подмосковной природе. Но спокойная жизнь длилась не долго.
Яшка Воробьев – герой книжки и телеспектакля – удирал от мамаши, которая взгрела его веником. Он миновал огородные гряды и сиганул на забор.
– Замечательно сиганул! – радовался режиссер. – Ну, прямо каскадер!
– Да, – согласился я, – лихо… А с забора на улицу он прыгнул еще лучше. Ты эти кадры видел?
– Нет… А что? – В ласковых восточных глазах режиссера появилась озабоченность. Поскольку в голосе моем он чутко уловил нехорошее. Последнего эпизода он и правда не видел, потому что доверил его съемку помощникам.
– Да так… – вздохнул я. – Конечно, ты можешь сказать, что я опять придираюсь к мелочам. Но боюсь, что зрители не поймут, почему мальчик прыгает на забор в оранжевых шортах и клетчатой рубашке, а соскакивает с него в синем тренировочном костюме…
– О-о-о… – Режиссер взялся за щеку, словно при воспалении зубного корня.
– Только не устраивай скандал с мальчишкой. Было холодно, вот он и оделся поплотнее. Он вовсе не думал, что вчерашняя съемка – продолжение сцены на огороде. Через заборы-то они прыгают то и дело… Громогласная Валентина и твои помощницы совсем заморочили ребят.
– А ты не мог проследить, да!
– Чтобы мне опять сказали, будто лезу не в свое дело!
– Злорадствуешь, – скорбно сказал режиссер.
– Ничуть… Я бы проследил, но, к твоему сведению, ездил в Москву за белилами. Тоже не мое дело, конечно, однако лодку-то красить надо…
К съемкам эпизода, где ребята ремонтируют лодку, нельзя было приступить, потому что не было краски. «Исчерпан лимит», – непреклонно заявляли хозяйственники. А нужна-то была пара банок по три рубля штука. Я плюнул, ухватил на плотине такси и поехал в столичные «Хозтовары»…
– Так что вот, краска в наличии. Какую причину теперь отыщут твои операторы для саботажа?
С операторами у меня были постоянные стычки. Конечно, им нелегко приходилось со своими камерами-сундуками, вот они и старались побольше снимать с одной точки, не двигать лишний раз аппаратуру. И кадры поэтому, на мой взгляд,
Я в самом деле был дилетантом. Мой режиссерско-операторский опыт сводился к работе с любительскими кинокамерами. Правда, с ребятами из «Каравеллы» сняли мы немало фильмов: полнометражных и, по моему мнению, вполне художественных. Однако, с точки зрения большого искусства, это была, разумеется, самодеятельность.
– Но вы же снимаете по моему сценарию! Кому же, как не мне, знать, что должно быть в кадре?!
Мне мягко разъясняли, что дело сценариста сдать на студию текст и не мешать работать профессионалам.
– Черт знает что! – жаловался я режиссеру. – Они взгромоздили камеру на сарай и снимают все сверху вниз. Ребята получаются ползающими по земле, как тараканы!
– Но в таком ракурсе есть своя логика…
– Очень простая логика: им лень передвигать камеру!.. Это же картина о небе, о воздушных змеях, о мальчишках, мечтающих о высоте! В кадре должны быть облака, птицы, верхушки деревьев! А тут… При такой съемке и песня про август не пригодится!
Несколько песен для спектакля «Та сторона, где ветер», я сочинил сам. Некоторые теперь явно сюда «не вплетались». И особенно жаль мне было самую главную – песню друзей-мальчишек, которые при августовском ветре запускают с крыши воздушный змей.
Ночью опять провода засвистятПесню позднего лета.Свежие ветры августаВ город придут с рассветом.Ты подружить со змеем сумейЗвонкий тревожный ветер.…Только учти: если поднял змей —Ты за него в ответе.Небо в натянутой нитке поет,Словно в упругом нерве.Я научился слушать егоТолько с тобою – с первым.Накрепко связаны мы с высотойТонкою ниткой змея.…То, что связало меня с тобой —В тысячу раз прочнее.Я этот миг сберегу навсегда —Песню под облаками:Как трепетала моя высота,Взятая прямо руками.Как мы стояли вдвоем на ветру —Нам на двоих один ветер.…Я тогда понял: раз рядом друг —Я за него в ответе.И потом еще припев – после каждого куплета:
Стартовые площадки —Солнцем согретые крыши.Ниткой змея измеренаПервая высота.Это такое счастье —В небо лететь все выше!Пусть он летит уверенноС ветрами августа!– Скажи ты им, что в кадрах нужно больше неба! – убеждал я режиссера. – И ветер нужен! Разве не ясно?!
– Ай, зачем ты все время ругаешься, – печально отвечал режиссер. – Знаешь, в чем твоя беда? В том, что ты хочешь быть не только автором сценария, но и режиссером, и оператором…