Шестая Бастионная
Шрифт:
– А вы и про памятник напишите в книжке, – вроде бы шутя, но с настойчивой ноткой предложил Санька.
Я усмехнулся:
– Ладно. Вот буду про тебя писать, и тогда…
– А что про меня писать? – искренне испугался Сандалик.
– Что-нибудь. Рассказ или повесть.
– Зачем? Я же… обыкновенный.
– Я тоже обыкновенный, – сообщил Юрос. – А про меня есть рассказ. "Вечерние игры" называется, в «Пионере» печатали… Только там все перепутано.
– Во-первых, не все, – уязвленно произнес я. – Во-вторых, не перепутано, а творчески переработано.
– А в рассказе что? – выдал критическую мысль Юрос. – То же самое. Мама говорит, что надо было еще про двойку по математике написать.
– Еще не поздно…
– Поздно уже, – проницательно заметил Юрос. – Теперь у Сандалика очередь в это самое… в образ влезать.
Я пообещал Юросу, что сейчас надеру ему уши. Он захихикал, обормот. А Сандалик по-прежнему был серьезный. Видимо, он оставался мыслями на бастионах, потому что вдруг сказал мне:
– А я раньше думал, что вы про старину пишете, про Нахимова и Корнилова… Это когда мы еще не совсем познакомились.
– Нет, – вздохнул я. – Пытался только про фрегат «Везул», да и то не вышло.
– А про войну вы тоже не пишете? Ну, не про старинную, а про последнюю?
– Нет… – снова сказал я. Долго было бы объяснять, что последнюю войну помнит множество людей, которые могут рассказать о ней лучше меня. Они сами тогда воевали, а я был мальчишкой – меньше Саньки и Юроса. Когда книга пишется о жизни и смерти, рассказывать надо о том, что испытал сам.
"К тому же, – вдруг подумал я, – все, что было, это уже было. А когда я пишу о вас, я пишу о будущем…" Но конечно, ничего такого я им не сказал. Это прозвучало бы трескуче и явно не к месту. «Будущее» с растрепанными ветром волосами шлепало рядом со мной просохшими кедами и сандалетами и хотело более простого разговора.
Я объяснил слегка насупленно:
– Что поделаешь, кто-то должен писать и про ваш Девятый бастион.
– Конечно, – сказал Юрос, будто все само собой разумелось.
В это время мы вышли к верхней площадке лестницы. Лестница убегает вниз вдоль желтой стены с бойницами, которая осталась от Седьмого бастиона.
Здесь я всегда останавливаюсь хоть на полминуты. Невозможно не остановиться. Видно отсюда полгорода, и красотища такая, что радость подкатывает и в то же время тоска: почему опять надо уезжать?
Облака с солнцем вперемешку неслись над большими домами и грудами деревьев, над мачтами судов и сигнальными вышками. И над куполом собора, где нашли последнюю гавань четыре знаменитых адмирала – те, кто до конца отдал себя флоту и этому городу. И может быть, не случайно собор казался похожим на вставший из-за края моря корабль…
Мальчишки смотрели туда же, куда и я. Сандалик почесал об острое плечо подбородок, быстро глянул на меня и спросил:
– А как вы думаете, если бы Корнилова и Нахимова не убили, наши отдали бы тогда Севастополь?
– Но его и не
Санька удивленно вскинул белые ресницы.
– Ну посуди сам, – начал я. – При последнем штурме наши отбили противника от всех укреплений, кроме Кургана… На Кургане уже ничего нельзя было сделать, брустверы начисто были срыты огнем… А почти вся линия обороны оставалась в наших руках. Просто было решено, что нет смысла удерживать ее, там ежедневно гибло от обстрела больше тысячи человек. Вот Горчаков и приказал отойти через наплавной мост с Южной стороны на Северную.
– Кто приказал? – сунулся Юрос.
– Князь Горчаков. Главнокомандующий. Книжки надо читать, дорогой товарищ. И не только про шпионов и пиратов.
– Я просто не расслышал, – нахально заявил Юрос.
Я сказал:
– Северная сторона это ведь тоже был город. А на Южной оставались одни развалины. Французы и англичане их и получили… Они считали, что взяли Севастополь! А о каком взятии города можно говорить, когда половина береговых фортов оставалась в наших руках? Враги не могли ввести в бухты ни одного судна. С северного берега на них смотрел сплошной фронт батарей, семьсот орудий…
– Сколько? – переспросил Юрос.
– Больше семи сотен.
– Это хорошо, – сказал Юрос и задумался.
А Сандалик посопел и с сожалением уточнил:
– Но все же Южная часть была в городе главная. Там были самые важные улицы и дома.
– Главное в любом городе – это люди, возразил я. – Не дома, не улицы, а те, кто там живет. Город не раз бомбили, сжигали, разрушали, а люди оставались, и город – опять вот он… Пока людей не победили, нельзя сказать, что город сдан…
По лестнице взбежала стайка веселых третьеклассников. Один из них – Владик Палочкин, сосед Вихревых, – помахал нам рукой и пульнул в Юроса из пластмассовой трубки сухой ягодой. Юрос обрадованно погнался за ним, но вдруг остановился и вернулся задумчивый.
– Надо идти, – сказал Сандалик. – Скоро сбор. Юрик, ты за мной зайдешь? Или я за тобой?
– Я за тобой, – быстро откликнулся Юрос. И глянул на меня: – А вы сейчас куда? К нам?
– Я здесь постою. Посмотрю… Вам-то хорошо, а мне скоро опять уезжать.
– Когда? – одинаково огорчились Юрос и Сандалик.
– Послезавтра.
Юрос подскочил:
– А завтра пойдем с нами на яхте? Мы на «Фиоленте» пойдем, папа обещал!
– Если будет так дуть, ни одну яхту не выпустят…
Сандалик посмотрел на небо.
– Не будет, – решил он.
И правда, ветер сделался послабее, а чистого неба становилось все больше.
– Стихает, – сказал Юрос. – А недавно еще так свистело. На берегу такой грохот…
Санька улыбнулся:
– Мы еле-еле пушку услыхали, когда она в двенадцать часов на равелине бухнула.
Юрос поглядел на нас по очереди и довольно сказал:
– Понял! Меня Владька своей трубкой надоумил! Нужен пылесос!
– Зачем? – разом удивились мы с Сандаликом.