Шестая книга судьбы
Шрифт:
Он повернул обратно и пошел на заседание. Уже через минуту Элианий поднимался по ступеням курии, отметив мимоходом, что трибуна-то с рострами не та. Она должна быть изогнутой, примыкающей к зданию сената, а не прямой, какую построит Цезарь еще только лет через двадцать или тридцать. Ну да ладно…
— Ну, и чего ты приперся? Или не знаешь, что попал в списки? — спросил его Сулла, стоявший в вестибюле в окружении самих близких своих соратников. Казалось, все они только и ждали Элиания.
— Знаю, консул, просто не хочу бегать
— Чтобы бегать от судьбы, нужно знать, от чего бегать, а после того, как я велел казнить Полиона еще два месяца тому назад — кстати, приятеля твоего отца, — никто не может знать, что его ожидает. Все остальные предсказатели и авгуры жалкие комедианты по сравнению с ним. Пускай гадают на потребу толпы, раз ей нравится.
— В таком случае я недавно встречался с духом Полиона.
— Да ну! И что же он тебе наплел? — Рот Суллы растянулся в саркастической улыбке.
— Что Рим назовут Вечным городом.
Улыбка сползла с лица диктатора.
— Продолжай.
— Рим сменит одежду, язык и веру. Он, как змея, сбросит кожу и вместе с ней свою память о великом прошлом. Но придет время, и память частично вернется. Она будет заполнена тысячами имен от Ромула и Тарквиниев до императоров, которые еще только придут после нас. И в этой череде будет одно имя, которое станет синонимом кровавого убийцы и неудачника-реформатора. Твое имя.
Все, стоявшие рядом, вздрогнули. Рука военного префекта легла на меч, но Сулла знаком остановил его движение.
— Продолжай. Ты хочешь сказать, что знаешь мою судьбу? Меня зарежут, отравят или задушат во сне подушкой? Ха. Ха!
— Гораздо хуже.
Улыбка вторично сползла с лица диктатора.
— Ты сам поймешь, что ничего не достиг. Тысячи трупов, брошенных тобой в Тибр, и реки крови, пролитые по твоему приказу по всей Италии, внушат только ненависть к тебе. Они вызовут противодействие, и даже разумные твои начинания будут провалены потому, что их затеял ты. Осознав это, ты отречешься от власти и уедешь в свое имение, а когда ты умрешь, народ отметит твою смерть радостью и весельем гораздо большими, чем в дни сатурналий, Он будет помнить и изучать реформы Гая Мария и пролистывать те страницы своей истории, которые ты запачкал бессмысленной кровью сограждан.
Профессор намеренно утрировал некоторые моменты, решив просто поиздеваться и над Суллой, и над режиссерами римских спектаклей. Вангеру была интересна реакция остальных персонажей его галлюцинации на смелые высказывания Элиания «не по тексту».
Облаченный в сенаторскую тогу Красс вынул меч из ножен стоявшего рядом военного префекта и сделал шаг вперед.
— Позволь, Счастливый, я заставлю его замолчать.
Это было забавно, но при виде острого меча Элианий (вернее, профессор Вангер) поежился. Возникла пауза, в течение которой он стал искать глазами странного человека. Тот должен быть здесь, и если не в свите Суллы, то где-то поблизости, в этом сне.
Сулла
И здесь он сразу заметил того, кого искал. Неподалеку от небольшого алтаря, на котором жрец по заказу какого-то гражданина резал очередную курицу, стоял худощавый, словно высушенный солнцем, пожилой человек в длинных штанах и неумело навернутой на тело тоге. Вангер решительно подошел к нему.
— Могу я поинтересоваться, кто вы такой?
Впервые в своих снах он обратился на «вы», а когда увидел замешательство на лице человека в мятых розовых штанах, представился:
— Что касается меня, то я — профессор Вангер из Мюнхена.
Худой старикан осмотрелся и сделал знак отойти в сторону.
— Профессор Гараман, — назвал он себя. — Тоже историк, как и вы, только занимаюсь вашей эпохой.
— Нашей эпохой?
— Ну да, да. Вашим тысячелетним Третьим рейхом, который, по счастью, оказался не таким уж и тысячелетним. Пойдемте куда-нибудь, где нас никто не увидит. Надо поговорить.
Они отошли еще дальше и спрятались в тени северного портика небольшого храма.
— Я тут нелегально, господин Вангер, — пояснил Гараман. — Все хотел первым вступить с вами в контакт, но не решался. Хорошо, что вы обо всем уже знаете.
— Ну, положим, я знаю только о том, что участвую в какого-то рода инсценировках, а также догадываюсь, с какой целью они затеяны. Однако у меня к вам куча вопросов.
— Да-да, конечно. К сожалению, не на все из них я смогу ответить.
— Вы, как я понимаю, из будущего? Вы часом не Шнайдер?
— Боже упаси. Я же сказал уже, что меня зовут Гараман. Я руковожу в нашей академии отделом диктатур двадцатого века.
«Хоть я давно уже готов к подобному, но все равно чертовщина какая-то, — подумал Вангер. — Выходит, для него я покойник. Может, я просто сплю обычным дурацким сном?»
— Как такое возможно, профессор Гараман?
— Что я руковожу отделом? — обиделся старикан. — А, вы имеете в виду, как возможно, что мы с вами общаемся? Возможно, уверяю вас. Возможно еще и не такое, но у нас, к сожалению, сейчас нет времени на все это. Давайте поговорим о книгах.
— Давайте, — согласился Вангер. — Какого черта вы мне их подбросили?
— Ну, во-первых, вам их принес ваш приятель Белов, которого никто об этом не просил. Во-вторых, все это результат ошибки наших растяп из группы по копированию… Впрочем, на них сейчас тоже нет времени. Лучше ответьте: вы о книгах никому не рассказывали?
— Пока нет.
— Что значит «пока»? Я убедительно прошу вас не пока, а вообще никогда никому не говорить о Шнайдере! Вы, как историк, должны понимать, что произошло недоразумение. Читали у фантастов о проблемах причины и следствия?