Шестьдесят рассказов
Шрифт:
— А покойник? — поинтересовался Франческини.
— Мы оставили его там, вон за той скалой.
— Когда же вы за ним вернетесь?
Лейтенант ответил:
— Когда он станет полегче.
(Проснувшись, он увидел Филадельфию. Черт возьми, это же его родной город! Он видел, как в ночи сверкают под луной фасады небоскребов, а их черные острые грани уходят в бездну; видел белые улицы — почему они такие белые? Видел площади, и памятники, и купола, и причудливые конструкции смонтированных на крышах и соперничающих со звездами реклам. Ну да, а чуть пониже, за махиной «Датчин Инк.», вон за тем лесом труб, — его дом. Неужели все спят? Почему нет ни единого огонька? Ни огонька, ни светящегося окна, ни крошечного язычка зажигалки! И улицы такие пустынные,
Филадельфия мертва. Произошла какая-то таинственная катастрофа, и город стал вот таким — турбины остановились, кабины лифтов застыли на полпути в своих бетонных колодцах, котлы потухли, старые квакеры окаменели, держа в руках немые телефонные трубки. Холод множеством жал проникает в меховые сапоги. Но что это за звук, похожий на подавленный вздох? Может, ветер, гуляя по колоннадам, извлекает из них жалобный стон? Или это человеческий голос? Временами ему чудится какая-то неясная музыка: звуки скрипок и гитар, доносящиеся из таинственных недр окружающих его небоскребов. На самых высоких шпилях лежит серебристая пыль. Холод режет тело, как лезвиями. А Бог, о котором он столько слышал в своей жизни, — где он, этот Бог? Да нет, это не Филадельфия, черт побери, это самая гнусная на всей земле яма.)
Так младший лейтенант Мюллер остался на солнце один на один с обступившими его горами. Пастухи, которые поднимаются летом в горы со своими овцами, сняли с него кожаные сапоги — они еще неплохо сохранились, — а труп, не выдержав зловония, сожгли. Через три месяца вернулись американцы и забрали кости.
(Наступил рассвет. Ну и что? Ночной холод так глубоко проник в его тело, что и тысячи лет не хватило бы, чтобы его отогреть. От младшего лейтенанта Мюллера не осталось больше ничего, кроме вот этого оцепеневшего тела. Вершины, склоны, нависающие снежные шапки еще спят. Никто не придет. Теперь он видит, как глубока разверзшаяся под ним пропасть. Все, что он делает, он делает автоматически, без внутренней убежденности. Снимает меховые сапоги, вытаскивает короткий штык, чтобы можно было втыкать его в щели между камнями и таким образом держаться на стене. Находит достаточно широкий, вертикально уходящий вниз камин. Может, удастся втиснуться в него? С неодолимой вялостью он пытается это сделать, упираясь руками. Но руки стали словно чужие, совсем утратили чувствительность. И вот он уже в камине, спускается вниз сантиметр за сантиметром. На мгновение его ослепляет солнечный луч, играющий на плоской скале где-то высоко-высоко.
Когда кончится эта пропасть? Камень, на который он оперся правой ногой, срывается вниз. Он слышит грохот камнепада. Кончик штыка тщетно царапает стенку. Какая-то сила медленно и неумолимо опрокидывает его назад. Но вот стена наклоняется, становясь почти горизонтальной. Спасен! Горы подхватывают громкий хохот, отраженный тремя, пятью, десятью стенками. Но и он скоро смолкает. Летит вниз штык, отскакивая от скал и весело звякая. И опять неподвижно и безмолвно.)
Сейчас здесь ничего не осталось. Чтобы сохранить хоть какую-то память, сторож горного приюта «Тревизо» в том месте, где три месяца пролежали останки летчика, на пирамидке лежащих среди травы камней красной краской вывел имя: «Ф. П. Мюллер» — и нарисовал крест, а под ним добавил по ошибке: «Англия». Наверное, потому, что от диких скал Валь-Канали и Америка, и Англия одинаково далеко, за миллиарды километров, так что ошибиться очень просто.
34
ОБВАЛ
Джованни проснулся от телефонного звонка. Звонил главный редактор.
— Выезжайте немедленно, — сказал он, — нужна ваша помощь. В Валле-Ортика сильный обвал. Это недалеко от Горо. Накрыло целую деревню, должно быть, есть жертвы… В общем, разберетесь на месте. Главное, прошу вас, не теряйте ни минуты!
Джованни впервые получил такое важное и ответственное задание.
Стояло холодное февральское утро. Улицы были почти пусты, и можно было ехать, не сбавляя скорости. Через некоторое время на горизонте показались холмы, а за ними сквозь туман вскоре выступили заснеженные вершины.
Джованни размышлял об обвале. Если это крупная катастрофа, унесшая сотни жизней, то он сможет писать по паре колонок ежедневно. Джованни был человек не злой, но сейчас ему было не до жалости. Зато мысль о возможных конкурентах из других газет неприятно покоробила его. Они, поди, уже давно на месте и раньше его успели все разнюхать. Джованни напряженно вглядывался в каждую машину, ехавшую в том же направлении: наверняка все спешат в Горо поглазеть на обвал. Завидев впереди автомобиль, Джованни спешил обогнать его, чтобы разглядеть, кто внутри. Всякий раз он ожидал увидеть какого-нибудь газетчика, но ему попадались одни крестьяне, фермеры, арендаторы, изредка — священник. Лица у всех были сонные, скучающие, будто недавняя трагедия нимало их не касалась.
Наконец Джованни свернул с асфальтированной дороги на узкую и грязную проселочную, которая вела к Валле-Ортика. Уже давно рассвело, но никаких признаков бедствия не наблюдалось: ни солдат, ни карет «скорой помощи», ни грузовиков с подкреплением. Все было погружено в глубокий зимний сон. Лишь кое-где над крестьянскими домиками сиротливо вился дымок.
Дорожные столбы указывали, что до Горо оставалось немного: двадцать… девятнадцать… восемнадцать километров… И все же ничто не выдавало трагедии. Напрасно Джованни вглядывался в обступившие его горные склоны, ища трещину или белый шрам обвала.
До Горо он добрался к полудню. Это было одно из тех диких, отрезанных от внешнего мира местечек, где время, кажется, давно остановилось. Неприветливый, тоскливый пейзаж: деревеньки, стиснутые со всех сторон мрачными горами, ни зеленого лесочка летом, ни снега среди зимы. В сезон сюда наезжают две-три отчаявшиеся семьи — вот и все туристы.
Деревенская площадь была безлюдна. Странно, подумал Джованни, чтобы после такого бедствия все разбежались по домам и не высовывали носа за дверь. Или, может, обвал произошел несколько в стороне и все теперь там? Тусклые лучи солнца осветили неказистую гостиницу. Джованни вышел из машины, толкнул стеклянную дверь и услышал громкие, веселые голоса застолья.
Хозяин гостиницы сидел за столом среди своего многочисленного семейства. Постояльцев в это время года, судя по всему, не было. Джованни представился и спросил, не знают ли они чего об обвале.
— Какой такой обвал? — воскликнул толстый, простоватый и вполне добродушный хозяин. — Никаких обвалов у нас нет… Вы, наверно, проголодались! Садитесь с нами, сделайте милость. В зале ведь не топлено.
Пока они беседовали, два подростка, нимало не смущаясь присутствием постороннего, продолжали смешить своими выходками все семейство. Хозяин уговаривал Джованни сесть за стол. По его словам, в зимнее время позавтракать здесь не так-то просто. Конечно, не мешало бы перекусить, соглашался Джованни, но хорошо бы сначала посмотреть на обвал. Странно, что тут никто о нем ничего не слышал, ведь главный редактор четко указал ему, где это…
Они продолжали спорить, и мальчишки в конце концов начали прислушиваться.
— Это вы про обвал-то? — спросил один из них. — Был тут обвал. Туда, дальше, в Сант-Эльмо, — затараторил он, довольный, что в чем-то переплюнул отца. — Это в Сант-Эльмо был обвал, мне Верзила говорил!
— Откуда Верзиле-то знать? — одернул его хозяин гостиницы. — Уж лучше помалкивай. Был и впрямь один обвал, когда я пацаном еще бегал, но это дальше вниз, в стороне от Горо. Вы, должно, видели его, сударь, там, где дорога этак изворачивается, километрах в десяти отсюда…