Шестьдесят рассказов
Шрифт:
С опозданием, которое измеряется уже годами, мы продолжаем спешить. Но куда?
Опускается вечер, в выстуженных вагонах почти никого не осталось. То там, то здесь в уголках темных купе можно увидеть незнакомцев с бледными непреклонными лицами: им холодно, но они в этом ни за что не признаются.
Так куда же мы? Как далеко наша последняя станция? Доберемся ли мы когда-нибудь до нее? Стоило ли бежать так поспешно из любимых мест, от любимых людей? Куда я мог засунуть свои сигареты? А, вот они — в кармане пиджака! Назад возврата нет, это ясно.
Так поднажми же, машинист!
41
СОБСТВЕННЫЙ ГОРОД
Из этого не ведомого никому города посылаю я сообщения, которых все время не хватает. Каждый из вас, наверное, знаком с другими городами или бывает в них, а вот в этом не сможет побывать никто, кроме меня. Вот откуда такая необычайная и неоспоримая заинтересованность в моих сообщениях: город существует, но лишь один человек может дать о нем точные сведения. И попробуй кто-нибудь сказать: а мне какое дело? — сразу станет ясно, что он кривит душой. Достаточно существования чего-то совсем маленького, незначительного — и мир уже вынужден принимать это в расчет. А тут целый город, громадный, со старыми и новыми районами, нескончаемыми лабиринтами улиц, памятниками и руинами, встающими из тьмы тысячелетий, филигранно-ажурными соборами, парками (а в вечерний час окрестные горы простирают свою тень до площади, где ты играл ребенком и где каждый камень, каждое окно, каждая лавка означают воспоминание, переживание, великий момент жизни).
Немаловажен, конечно, и талант рассказчика. Ведь городов вроде моего в мире тысячи, сотни тысяч, и зачастую — могу это засвидетельствовать — в таких урбанистических конгломератах живет всего один человек, как в том конкретном случае, который касается лично меня. В целом же упомянутых городов как бы не существует. Сколько людей могут дать нам достоверную информацию о них? Да единицы! Большинство этих избранных даже не подозревают, хранителями каких бесценных тайн они являются, им даже в голову не приходит поведать о них миру. А многие шлют длинные реляции, полные восторженных эпитетов, но чаще всего не содержащие абсолютно ничего нового.
Вот я — другое дело. И не сочтите это пустой похвальбой. Мне все же удается — хотя, сознаюсь, это бывает крайне редко — дать пускай расплывчатое и приблизительное представление о городе, определенном мне судьбой. Время от времени то или иное из моих сообщений привлекает к себе внимание. Об этом говорит то, что небольшие туристические группы иногда подъезжают к воротам и вызывают меня, чтобы я провел их по городу и дал соответствующие пояснения.
Но как редко удается удовлетворить их любопытство. Во-первых, мы говорим на разных языках и нам в основном приходится изъясняться жестами и улыбками. Кроме того, в самый центр города (а он-то и
Поэтому я обычно веду моих любезных посетителей осматривать привычные объекты: ратушу, собор, музей Кроппи и тому подобное. По правде говоря, ничего необычного в них нет — отсюда разочарование посетителей.
Почти всегда среди туристов найдется функционер, государственный муж, управляющий, инспектор, администратор, уполномоченный или как минимум заместитель уполномоченного. И этот тип непременно обращается ко мне:
— Не могли бы вы дать некоторые пояснения касательно канализационной сети?
— А что, — в замешательстве спрашиваю я, — нехорошо пахнет?
— Нет, ну что вы, совсем не поэтому, просто эти вопросы меня интересуют.
— Понимаю, однако, боюсь, не смогу удовлетворить ваше любопытство. Предполагаю, что канализационная система существует, но я никогда не интересовался ею.
Заместитель уполномоченного с чувством превосходства качает головой.
— Плохо, плохо, следовало бы изучить эти вопросы… А скажите, каков расход газа на душу населения?
— Никакого расхода, — отвечаю я, чувствуя, что совершенно упал в его глазах.
— То есть как это?
— Никакого расхода, никакого газа. Он здесь не используется.
— Ах вот что! — неодобрительно тянет он и не задает больше вопросов.
Еще, как правило, попадается интеллигентная, уже немолодая дама, которой не терпится показать свою эрудицию.
— Простите, эта постройка относится к эпохе конца империи?.. Как интересны эти пилястры… точно такие же встречаются в пропилеях Трапезунда… Вам такая аналогия не приходила в голову?
— Мм… видите ли… откровенно говоря…
Но она уже переводит взгляд на старую стену со следами давно замурованных арок.
— Ах! Очаровательно! Это же редчайший случай: ярко выраженное норманнское заимствование на фоне чисто каролингского стиля. Не скажете ли, в каком именно году был воздвигнут этот уникальный памятник?
— Ну, — отвечаю я, плавая в собственном невежестве, — насколько мне известно, это очень древняя стена. Она существовала еще во времена моего деда. Но точнее сказать не могу…
Но еще опаснее молодая искательница приключений. Ее взгляд тут же выхватывает в городском пейзаже самые подозрительные уголки.
— А вот эта улица куда ведет? — спрашивает она, указывая на зловещий проем между высокими мрачными домами в грязных потеках (вероятно, рассадник всяческих преступлений). — Давайте углубимся туда, я хотела бы сделать несколько снимков.
Но выполнить ее просьбу я не могу. В этот темный переулок, крутыми уступами спускающийся к реке, я и сам никогда не пытался углубиться. Что, трусишь? — спросите вы. Да, наверное.
Тем временем я замечаю, что ослепительно сиявшее солнце вдруг исчезло за гребнями диких гор, что вздымаются неподалеку от города. Опускается вечер со всеми вытекающими отсюда последствиями: от реки тянется шлейф теней; загораясь, раскачиваются на ветру фонари. Скоро наступит ночь.