Шестьдесят смертей в минуту
Шрифт:
Савелия оставили одного в следственном кабинете, и потянулись долгие минуты ожидания, которые были хуже допроса. Он сидел на привинченном к полу табурете возле конторского стола и думал, что сил осталось только на донышке. Он не понимал, который час и какое время суток: утро, вечер или ночь. Чтобы не упасть, широко расставил ноги и держался обеими руками за край табуретки. Было холодно, помещение освещала свисавшая с потолка яркая лампа под металлическим отражателем. От холода кожа сделалась плотной и упругой, а от яркого света слезились глаза. Клонило в сон, но спать нельзя. За железной дверью слышались шорохи, наверняка в коридоре стоял мент и через глазок наблюдал за всем, что происходит внутри. В темном углу из крана в железный рукомойник падали
Но вот снова лязгнула задвижка, скрипнули дверные петли, в кабинет вошел Девяткин.
– Поумнел, – с порога спросил он, – или еще хочешь посидеть в одиночестве?
– Мне без разницы, – ответил Савелий. – Вопрос можно?
– Валяй. – Девяткин ослабил узел галстука, снял пиджак, повесил его на спинку стула. Усевшись, включил обогреватель. – Только по теме.
– Почему убойный отдел МУРа уделяет мне столько внимания?
– Ты на свой счет не обольщайся, – хмыкнул Юрий Иванович, вытаскивая из ящика кусок эластичного бинта и наматывая его на правую ладонь. – Лично я на тебя и минуты не потратил. Мне нужен Тост. А ты знаешь, где его искать. Он твой старый дружбан. Два года вы провели в одной колонии под Потьмой и на воле не растерялись. Ты бы взял Тоста в свой бизнес, но принимают решения другие люди – при чинах, званиях и даже при погонах. И эти люди не хотели, чтобы в дело вошел отмороженный бандит и убийца.
– Это все жалкий базар. На уровне: одна бабка сказала… Мы не кенты. Просто: здравствуйте и до свидания.
– Брось, со мной можно по-честному.
Девяткин смотрел на задержанного и думал, что от лощеного пижона, каким Савелий вошел в камеру, не осталось и воспоминания. Лицо опухло от побоев, фирменный галстук превратился в грязную тряпку, пиджак, из которого выдран правый рукав, лопнул на спине. Это Савелия два-три раза ставили лицом к столу, заставляли опереться ладонями на край и били по заднице резиновой дубиной со свинцовым сердечником. А когда он вырубался от боли, обливали водой.
Савелий оказался крепким орешком: столько времени на него угробили, а он сидит без посторонней помощи, шевелит языком и даже врет складно. Теперь все, решил про себя Девяткин, основная работа уже выполнена, остается добить поверженного противника.
– Я вижу, ты тут совсем отупел от одиночества, – сказал он. – И карты, как назло, я не захватил. Ну, раз такое дело, у меня есть предложение. Чтобы немного развеяться… Вот что мы сделаем. Мы с тобой сыграем в «магазин».
– Это как?
– Я буду покупать, а ты – продавать. Ты сдаешь мне своего дружка Жору Тоста, а я тебе оформляю статью за незаконное хранение и ношение оружия. Всего-то трешник. Будешь отбывать срок рядом с Москвой, во Владимирской области. Курорт, а не зона. Хорошее предложение. Подумай.
– Никого никогда не продавал и не стану. – Савелий повторял эти фразы уже много раз, язык плохо ворочался, изо рта выходили даже не слова, а хриплый невнятный шепот. – Мне нужен адвокат. И врач.
– Ты никого не продавал. Все правильно. Если твои влиятельные друзья узнают, что ты сболтнул лишнего, тебе тут же садовыми ножницами язык отрежут, а самого закопают на какой-нибудь помойке. Или зальют бетоном. Ты молчишь, потому что боишься. Не меня, конечно. До кровавого поноса боишься своих дружков. Борис Моисеевич, твой адвокат, нужен для того, чтобы позвонить вот этому типу. Фамилия Кудрявцев, сотрудник управления ФСБ по Москве и области. – Девяткин раскрыл папку и бросил на стол фотографию мужчины с погонами полковника и бордовыми петлицами и нашивкой за ранение. – Этот тип вытаскивает тебя из любой переделки, потому что имеет хорошую долю с твоих доходов. Но на этот раз ни черта не выйдет. Твой «Ягуар» ночью отогнали в Наро-Фоминск, завтра утром сгоревшую тачку найдут возле Минского шоссе. В салоне три обгоревших до неузнаваемости трупа – ты и двое телохранителей. Убийц торговца героином
– Мне эти понты по барабану, гражданин начальник, – слегка осмелел Савелий. – Никто не станет пачкаться моей кровью. И грохнуть меня у вас кишка тонка. Слишком много людей знают о том, что меня взяли в ресторане.
– Много? Пять оперативников из моего отдела, еще пара сотрудников полиции, и все. Но эти люди играют не за твою команду. – Девяткин поднялся со стула, подошел ближе к Савелию, сел на стол, потуже натянул эластичный бинт и сжал пальцы в кулак. – Ну?
– Пошли вы все…
Савелий не успел договорить. Он даже не понял, с какой руки ударил Девяткин, с правой или с левой. Показалось, перед глазами пронесся вихрь разноцветных искр, а привинченный к полу табурет почему-то подпрыгнул, сбросив с себя человека. Савелий очутился в темном углу, возле отопительной батареи. Капала вода из крана, откуда-то с потолка доносился знакомый голос…
– Хватит валяться как свинья. Тебе не больно.
Савелий встал на карачки, хватаясь за стену, поднялся и, шагнув вперед, осторожно присел на край табуретки, словно боялся, что она снова подпрыгнет. Вытер рукавом пиджака кровь, сочившуюся из верхней губы, и посмотрел на мента снизу вверх. Девяткин курил, пуская дым в потолок и стряхивая пепел на штаны Савелия.
– Ну? – Он размотал бинт, вытащил из кармана латунный кастет с тремя выдающимися вперед шипами, массивной рукояткой и четырьмя кольцами. Медленно надел кастет на пальцы правой руки, а левой ладонью проверил, острые ли шипы. И, кажется, остался доволен, потому что отдернул палец, словно укололся. – Помнишь вопрос?
– Помню. – Савелий косился на кастет, на физиономию Девяткина, прикидывая, можно ли отсюда, из этой норы, выйти на своих ногах. Или его вынесут «вперед копытами». – Но я не знаю, где Тост. Клянусь…
Савелию опять не удалось договорить. Девяткин, не вставая со стола, резко поднял ногу и пнул его подметкой ботинка в грудь. Савелий снова оказался на полу, но на этот раз поднимался долго. Хватался за стены и табурет, почему-то не мог удержаться на ногах и снова падал.
Когда он все-таки занял место на табурете, Девяткин уже сидел за столом, делая вид, будто поглощен чтением газеты недельной давности. Латунный кастет куда-то исчез, зато на столе лежала трубка мобильного телефона.
– Очухался? – Майор отложил газету, взял телефон и набрал номер. – Я соединю тебя с твоим другом. Или, правильнее сказать, подругой. Зовут его Валентин Зотов, но ты называешь Валькой. Ваш роман с этим двадцатилетним гомосеком длится без малого четыре года, но вы до сих пор без ума друг от друга. Правильно? Ну, так или нет?
Савелий взял из руки Девяткина телефонную трубку. Сперва было тихо, скорее угадывались, чем слышались неясные шорохи, сопение, чья-то возня. Но вот звуки стихли, наступила тишина, которую вдруг разорвал истошный крик. И снова все стихло, потом началась та же возня, через пару секунд кто-то задышал в трубку.
– Валька, ты? – спросил Савелий сорвавшимся голосом. – Что с тобой? Ты где?
– Господи, Леонид! – Валька говорил быстро, словно боялся, что трубку отберут и он так и не успеет сказать о главном. – Леонид, менты вломились в мою квартиру и все тут разгромили. Господи!..
Снова началась возня, снова Валька закричал так, будто ему на живот плеснули кипятком.
– Что происходит, мать твою? – прохрипел в трубку Савелий.
– Господи, Леня, Леонид, – заговорил Валька еще быстрее, – они говорят, что выбросят меня с балкона, если ты им про что-то там не расскажешь. Они спустили с меня штаны и сделали надрез на яйцах. Я думал, отрежут. Но меня все равно убьют. Помучают и кончат. Если ты не скажешь… Леня, почему ты им не расскажешь то, что они хотят? Я лежу в кровати совершенно голый. И тут все вокруг в крови, простыня, подушки, даже стены. Почему ты хочешь моей смерти? Леня, что происходит…