Шестерня
Шрифт:
– А ногу ему отрубим! И все дела.
Мужик, что, казалось, давно потерял все силы, встрепенулся. В глазах, затуманенных болью и усталостью, протаял ужас. Он замотал головой, замычал, задергался. Послышался громкий треск. Не выдержав нагрузки, штаны лопнули. Вцепившийся в штанину иглошерстень покатился вниз по лестнице, мужик, наоборот, взметнулся вверх, с размаху влетев в орущую позади толпу. Шестерня завалился навзничь, едва успев прикрыться руками от рухнувших сверху помощников.
Дальше все смешалось. Вопли испуганных пещерников, грохот доспехов, леденящий душу вой. С трудом поднявшись, Шестерня едва успел отшатнуться, когда мимо, едва не сбив с ног, пронеслось белесое. Еще один иглошерстень! За ним следом возник еще, однако, помощники успели подняться, и, ощутив препятствие, он просто метнулся в сторону, перелетев боковину, исчез в черноте внизу.
– Получилось!
– Зубило сжал кулак, оскалился зло.
– Кто сказал, что не справимся?
Бегунец улыбнулся, подскочил к спасенному, что застыл, вперив глаза в пространство, затряс, раз за разом повторяя:
– Очнись, очнись же, все закончилось.
Под многочисленными ногами заскрипели камушки, воздух заполнился гомоном. Толпа, что до того стояла поодаль, набежала с радостными воплями. Их окружили, принялись теребить, одобрительно похлопывать по плечам. От голосов зазвенело в ушах, а от улыбок и лиц перед глазами началось мельтешение, так что Шестерня несколько раз с силой протер лицо, принялся потихоньку пятиться, стремясь выбраться из не в меру дружелюбных объятий.
– Что происходит?
От скрипучего голоса за спиной Шестерня вздрогнул, стремительно развернулся. Пятью ступеньками ниже стоит Креномер, руки скрещены на груди, губы поджаты, в глазах холод.
– Я спрашиваю, в чем дело?
– повторил староста требовательно.
– Так ведь иглошерстни напали, - отозвался кто-то бодро.
Креномер вопросительно вздернул бровь, спросил едко:
– И вы собрались, чтобы обсудить эту замечательную новость?
– Так ведь уже прогнали, - отозвался тот же голос, но уже не столь уверенно.
– Всех?
– В голосе старосты звякнул металл.
– Я спрашиваю, всех прогнали?
– Кто ж ведает...
– едва слышимый, отозвался кто-то.
– Шуму не слыхать больше, видать всех. Вот только знать бы, как в деревню проникли.
Креномер перевел взгляд, отыскивая собеседника, произнес жестко:
– Не уверен - проверь. Все проверьте! А что б твари по деревне не шастали, врата научитесь запирать.
– Неужто не заперты?
– ахнул кто-то.
– Заперты.
– Староста кивнул.
– Сейчас заперты. До того нараспашку были.
Народ заволновался, послышались возгласы:
– Кто мог забыть?
– Кто последний выходил, тот и забыл.
– А кто последний?
Креномер поднял руку, так что селяне враз замолчали, сказал с нажимом:
– Кто выходил - узнаем вряд ли, да и не столь важно. Но, на будущее, будьте внимательнее. Твари смелеют, появляются чаще. Боюсь, дальше будет лишь хуже.
Он двинулся вперед. Толпа разошлась, уступая дорогу. Пройдя мимо Шестерни, Креномер остановился, обернувшись, бросил:
– Мы говорили о двух седьмицах? Даю тебе одну!
Креномер ушел, остальные побрели следом. Косясь на уходящих, Бегунец с ужасом прошептал:
– Ведь последние были мы. Неужели... не заперли?
– Заперли, я точно помню, - бросил Зубило хмуро.
– Скажи, мастер?!
Ощутив на себе взгляды помощников, Шестерня дернул щекой, откликнулся в раздраженье:
– Заперли, не заперли - сейчас без разницы. Меня другое волнует - как в седьмицу управимся?
Бегунец отмахнулся, сказал беззаботно:
– Управимся, какие сомненья.
– Помолчав, произнес озадаченно: - Кстати, мне одному показалось, или Креномер действительно шел снизу?
– Снизу и шел, - подтвердил Шестерня.
– А что не так?
Бегунец помялся, произнес неохотно:
– Вы ничего такого не подумайте, просто, непонятно, как он с иглошерстнями разминулся.
Шестерня и Зубило посмотрели на Бегунца, затем переглянулись. И если лицо мастера почти не изменилось, то на лбу помощника залегли глубокие складки - отражение тяжелых сомнений.
ГЛАВА 14
Время слилось в неразрывный поток, наполненный звоном металла, блеском огня и льющимся из горнила удушающим жаром. Грохот молотов, разносящийся эхом далеко окрест, уже не казался громким, а пылающее в очаге яростное пламя не обжигало глаза. Мягкие, сочащиеся сукровицей волдыри на ладонях сменились мозолями, что крепли день ото дня, становясь все толще и тверже. Мышцы на руках и плечах ощутимо окрепли. Если поначалу под конец работы трудно было шевельнуть и пальцем, то уже вскоре Зубило с Бегунцом легко управлялись с работой, по мере усталости сменяя друг друга. Короткая передышка, пока один, оставив молот, подходит к мехам, а другой становится на его место, и вновь поток воздуха с гулом подхватывает пламя, а от наковальни во все стороны брызжут веселые искры.
Шестерня дела основную работу сам, позволяя помощникам вмешиваться лишь в самом начале, когда заготовка еще груба, и одним - двумя косыми ударами дело не испортишь. Не обошлось и без промахов, когда наполовину откованная заготовка отправлялась обратно в огонь, а Шестерня, глядя на побагровевшего от стыда помощника, укоризненно качал головой. Однако, парни старались не на шутку, и вскоре, с разрешения мастера, уже вовсю работали молотами, выделывая такое, о чем совсем недавно и помыслить не могли.
Когда, тяжело дыша, и исходя потом, помощники усаживались в угол, доставая из мешков, и раскладывая в миски пищу, Шестерня вставал за столешницу, прихлебывая из горшочка хмель, с сосредоточенным лицом исписывал рунами цифр блестящую металлическую пластину, причем, писал настолько мелко и заковыристо, что ни Зубило, ни Бегунец, заглядывая в записи по случаю, ничего не могли разобрать.
Время от времени к кузне подходили деревенские, толклись у входа, с интересом осматривали лишь только намеченные заготовки и уже готовые изделия, ахали, тянули руки. И развлекались таким образом до тех пор, пока Шестерня не выходил из себя и не выгонял любопытствующих наружу "воздухом подышать". Вместе с мужиками приходили и женщины, но, в отличие от беспечных товарищей, приносили мешочки с пищей и даже горшки с хмелем. Женщин Шестерня привечал особо, широко улыбаясь и источая любезности, поспешно освобождал от груза, однако, едва подходило время, безжалостно выпроваживал вместе с остальными.