Шестнадцать карт (роман шестнадцати авторов)
Шрифт:
Дашка ехала со мной стремя в стремя, как будто прижималась ко мне в испуге. Или это я приписывала ей свое состояние? Чем больше я говорила, тем все больше пугалась сама.
Я посмотрела на Дашку.
— Как будто все эпохи, все великие народы никуда не ушли отсюда, как будто все битвы происходят здесь разом и прямо сейчас, — она с трудом выговорила это и побледнела.
Мы одновременно в ужасе обернулись, как будто сзади в нас могла прилететь стрела.
— Как будто стоит пришпорить коня, чтобы он сделал прыжок и…
И я в ужасе вцепилась в подругу, вдруг поверив, что она действительно собралась отправиться куда-нибудь во времена
— Напугала! — Дашка вырвала руку. — Ты что так неожиданно вцепляешься?! У меня волосы дыбом встали. Везде, — нервно рассмеялась она.
Я хотела что-то ответить, как…
Прямо верхом я оказалась в толпе монахов в ярких красно-желтых дээлах [9] , которые были напуганы моим появлением не меньше, чем я сама, и в ужасе кинулись в разные стороны. Испуганный конь прыгнул что есть силы в сторону. Закрутились блестящие “колеса Мани” — буддийские молитвенные барабаны…
9
Дээл — традиционная монгольская одежда, халат, у монахов — халат особого покроя.
— Маша! — раздался откуда-то с небес приглушенный, но такой знакомый голос, и…
Я снова была рядом с Дашкой. В седле. В пустоте. С выпрыгивающим из груди сердцем.
Но не успела я ничего сказать, как мимо нас…
Проскакал всадник. И крикнул:
— За мной!
По-русски.
Мы, не понимая совершенно, что происходит, помчались следом. Напряжение, скопившиеся за последние дни, страх, беспомощность, отчаяние и надежда гнали нас вперед. Куда? За кем? Мне казалось, что еще секунда, и я наконец все пойму, все и сразу…
И тут я вдруг понял, что я — женщина.
Продолжая нестись вперед на уже неуправляемом коне, я в ужасе, бросив поводья, вцепился в собственные крепкие груди — не меньше, чем четвертого размера.
На меня — обалдевшего, с выпученными глазами и отчаянно хватающегося за грудь — с удивлением смотрела скакавшая рядом неизвестная мне девушка.
— Бретелька порвалась? — участливо спросила она.
— Би чамдт хаэртай [10] ! — прогремело у меня в ушах. Знакомым голосом бабы Лены.
10
Би чамдт хаэртай! (монг.) — Я люблю тебя!
Я, Антон Непомнящий, очнулся в мокрой траве на берегу северной реки Поной и, не разбирая дороги, на четвереньках пополз в туман. К тому, что во сне — в другой жизни? — другом измерении? — меня звали Миша, я почти привык, но Маша — это уже был перебор.
И тут я наткнулся на почти новенькую, целенькую байдарку с палаткой, спальными мешками, провизией, котелком и прочим нехитрым скарбом путешественников. Я приник всем телом, щекой к шершавому боку байдарки:
— Би чамдт хаэртай, сёй, сёй, мать твою за ногу! — и заплакал.
Автоматически я нашарил среди пожитков в байдарке белую пластиковую пятилитровую почти, но еще не совсем пустую канистру. Из горлышка смачно пахнуло парами этилового спирта. Я щедро налил его в лежавшую рядом алюминиевую кружку, разбавил водой Поноя и выпил. Закусив
— Мать моя женщина, праудедки, Катька, хариусы — Господи! — вывези меня в Чальмны Варэ! — взмолился я, лег на дно байдарки, головой на нежно-голубой спальник, сложил руки на груди и закрыл глаза.
Течение понесло меня.
Бух-бух-бух-бух — болталось на ниточке и отсчитывало ритм разогнанное алкоголем сердце. Мне виделись какие-то страшные старухи с обвисшими до пояса грудями, тянущие ко мне руки, хватающие меня. Мне казалось, что я — Картограф, Хранитель карты — миллионы лет сижу где-то глубоко под землей и постоянно рисую, черчу, размечаю на бумаге города и деревни, горы и океаны, дороги и болота, бывшие и будущие, красивые и безобразные, хорошие и плохие… А если я вдруг останавливаюсь, обессиленно опуская руки с кровавыми мозолями на пальцах, то гадкие старухи хватают меня своими мертвыми, холодными пальцами за пятки, и я в ужасе начинаю снова рисовать карты, тем самым спасая Россию…
Я очнулся в холодном поту и с мокрыми, заледеневшими ногами. В висках пульсировал страх перед женщинами, который до этого я успешно скрывал сам от себя.
Я подскочил в ужасе и снова на автомате нащупал спасительную канистру.
Байдарка мягко покачивалась, уткнувшись носом в заросший подтопленный берег. На берегу по пояс в траве стояли разоренные временем, пустые, почерневшие избы.
А прямо перед байдаркой в землю были воткнуты два шеста, на которых крепились вывески следующего содержания. На первой, верхней, сколоченной из досок, углем было накарябано: “Добро пожаловать!” Нижняя же сообщала: “Посторонним В”.
После второй кружки разведенного спирта я решил, что “посторонним В” не являюсь, а потому верхняя надпись относится именно ко мне. Проверил в карманах паспорт гражданина Российской Федерации, карту и деньги, прихватил канистру и кружку, выбрался из байдарки и уверенно направился вперед. Благо в траве кем-то была заботливо выкошена тропинка, которая, чуть попетляв между избами, вывела меня к дальней из них. В ней горел в окошке свет, а над дверями также углем было выведено: “Межевой терминал”. Дверь была закрыта, но вверху двери была маленькая дырочка, через которую с той стороны выходила веревочка, шла вниз и крепилась аккуратным бантиком к дверной ручке. Спирт произвел свое волшебное действие, изменив и меня, и мир. Я с умилением посмотрел на веревочку и даже немного прослезился. А потом дернул за нее. Дверка и открылась.
В сенях, впрочем, я решил все-таки постучаться.
— Входи! — откликнулись из горницы.
Я вошел.
На меня пахнуло теплом, влагой, лесом, грибами и травами. И только тут я понял, как нечеловечески устал за последние дни, как проголодался и замерз.
— Садись. Есть будешь? — спросила, выходя из дальней комнаты, женщина.
Я вздрогнул.
Незнакомка была невысокого роста, с распущенными светлыми волосами, в каком-то народном костюме-платье, в цветастой шерстяной кофте поверх и в валенках на босу ногу. Ей можно было дать как двадцать, так и все сорок лет. И внешность у нее была характерная: так, в моем понимании, и должны были выглядеть лопарки. Или карелки. Или вепсы? Одним словом, настоящие северные женщины. Ни костяной ноги, ни горба у нее не было, а потому я спокойно уселся на предложенную мне скамью у стола и вытянул ноги.