Шестнадцать зажженных свечей
Шрифт:
— Почему же нет? — растерянно сказала Лариса Петровна.— Но в вашем возрасте...
— В нашем! В нашем! — со страстью перебила Лена.— В каком же возрасте еще любить? В вашем, что ли?
Лариса Петровна сердито рассмеялась, поправила перед зеркалом прическу, спросила:
— Ты что, Леночка, в старухи меня записала?
— Не в старухи, конечно,— пожала плечами Лена.— Но... Ведь вы не думаете о любви каждый день? А мы...— Она, не замечая этого, схватила руку Ларисы Петровны.— Мы только о любви и говорим. А какие сны снятся! Рассказать?
—
— А песни? А стихи? Или кино? Сколько всего про любовь! — с жаром продолжала Лена.— Только... Все равно ничего не понятно. Что это такое — любовь? И за что любят? Вот Пчелка, ваш сын. Он замечательный! Необыкновенный!
— Спасибо,— сказала польщенная Лариса Петровна.
— Только я...— Лека резко отвернулась, прижала руки к лицу.
— Постой, постой! — Лариса Петровна была поражена своим открытием.— Ты хочешь сказать...
В дверь постучали.
— Затворницы! — послышался голос Виталия Захаровича.— Ваше уединение затянулось. Просим к столу. Самовар остывает.
Лена подошла к зеркалу.
— Ой! Ну и вывеска! Вся краска потекла. Лариса Петровна, можно я у вас немного возьму? — Девочка бесцеремонно стала копаться на туалетной полочке.— Потрясно! Французская пудра, да?
— Итальянская,— поправила Лариса Петровна и вышла из ванной.
...Был уже вечер. Гости разошлись. Лариса Петровна убирала со стола. Ей помогала Лена. Костя возился с магнитофоном. В кресле сидел Виталий Захарович. Складывая в стопку чайные блюдца, Лариса Петровна сказала:
— Все-таки давайте поговорим.
Лена замерла над столом. Виталий Захарович, резко повернувшись, посмотрел на жену, и взгляд его говорил: «Молчи!» Костя включил магнитофон. Картаво запела женщина, это был меланхолический, расслабляющий блюз,
— Понятно,— не сумев преодолеть раздражения, сказала Лариса Петровна,— со мной не желают разговаривать.
— Потолкуем, Лара, в другой раз,— сказал Виталий Захарович.
— А о чем вы собираетесь говорить? — Лена резко повернулась к Ларисе Петровне.— О нас с Пчелкой?
И Лариса Петровна смешалась.
— Ну, вообще,— сказала она.— О жизни.
— О жизни неинтересно,— безапелляционно ответила Лена.— Все равно в ней никто ничего не понимает. А о нас. Что вы о нас знаете?
— Конечно, где уж нам знать! — не выдержала Лариса Петровна.
— Лара! — уже резко оборвал Виталий Захарович.— Совсем не подходящее время...
— Мне пора,— перебила Лена.— Простите, не переношу, когда учат: как жить, что делать. Пчелка, ты меня проводишь?
— Ты хочешь, чтобы я тебя проводил? — Глаза Кости просияли.
— Хочу! — повелительно, с торжеством сказала девочка и взглянула на Ларису Петровну.
Та отвела взгляд.
Лена сняла фартук, вытерла об него руки, сказала:
— Пошли, Пчелка.— Бросила фартук на спинку стула.— Спасибо за все. Было очень интересно. До свидания!
— Всего доброго,— ответил Виталий Захарович.
Лариса Петровна промолчала.
Костя и Лена ушли.
Лариса Петровна села в кресло рядом с мужем и заплакала.
— Бедный мальчик! — сквозь слезы прошептала она.— Эта девчонка... Мерзкая, отвратительная! Ведь она не любит нашего Костика!
— Это видно невооруженным глазом,— грустно сказал Виталий Захарович.
Костя и Лена медленно шли по двору, к старой липе.
— Смотри,— сказала девочка,— еще светло, а на небе звезда, одна-единственная.
Они стояли рядом и смотрели на небо. Там, в бледно-синей необъятности мерцала фиолетовая звезда, мерцала таинственно, призывно, томительно,
— Иногда звезды падают,— сказала Лена.
— Падают не звезды,— улыбнулся Костя,— метеориты.
— Звезды! — упрямо сказала девочка.— Я, правда, смутно помню. Мне, совсем маленькой, моя бабушка в деревне рассказывала. Ведь мы, Пчелка, деревенские. Я и родилась там, мама говорит, в избе. Наверно, с русской печкой, какие в кино показывают. Обалдеть можно! Так вот. Бабушка рассказывала, что у каждого человека на небе есть своя звезда. И когда звезда падает — значит, все...
— Что все? — недоуменно спросил Костя.
— Тот человек, которому эта звезда принадлежала, умирает. Ой! — Лена даже руку прижала ко рту.— А вдруг эта звезда моя? И сегодня ночью она упадет... А, Пчелка?
— Нет, Лена, она не упадет.
— Пусть! Пусть бы она упала! — с внезапным отчаянием сказала Лена.
— Почему? — изумился Костя.
— Потому! Надоело так жить! И вообще... Зачем я живу? Зачем? Кто мне объяснит? Вот ты знаешь, зачем ты живешь?
— Знаю,— тихо сказал Костя,
— Зачем? — Лена пристально смотрела на него.
— Ты знаешь. Я тебе говорил. Я живу прежде всего для того, чтобы тебе было хорошо.
— Ты все можешь для меня сделать?
— Все, что в моих силах.
— Пчелка, милый! Мой хороший Пчелка! Мне ничего не надо! Я не хочу так жить.
— Как?
— Как живу. Надоело! Все надоело... Ты можешь мне сказать: что я за человек? Кто я такая?
— Я знаю одно...— Голос Кости прервался.— Для меня ты лучше всех.
— Для тебя... А для других? Нет! Нет!..— В голосе Лены послышались истерические нотки.— Ненавижу себя! Ненавижу...
— Что с тобой, Лена? — испуганно спросил Костя.
— Ничего. Отстань!..— Лена вдруг порывисто обняла Костю и тут же резко отстранилась.— Пчелка, миленький, прости. И не провожай меня дальше. Я сама. А завтра мы увидимся.
— Я провожу тебя до двери твоей квартиры.— сказал Костя.— В конце концов...— Он помедлил.— Это мое законное право: ты моя, тебя подарили мне!
— Заткнись!— закричала Лена.— И знай: с Мухой все кончено! А сейчас уходи!
Костя лежал на своей кровати и смотрел в потолок. В его ногах сидел Виталий Захарович.