Шестое чувство

Яковлева Анна

Несмотря на пирог из детства, Квасов стремительно погружался в привычное агрессивное состояние.

«Епэрэсэтэ, сто раз это проходили. Я и такие, как я, выполняли свой долг, цивилы тоже выполняют свой долг. Долг у всех разный. Я же сам решил остаться в армии, меня никто не принуждал. Если бы меня не подстрелили, я бы женился, детей родил, машину бы купил, жил бы как все. По крайней мере, старался бы жить как все. Я рискнул и проиграл, и никто не виноват, кроме судьбы, а эта овца, – метнул в Симку почти враждебный взгляд Антон, – тем более не виновата».

Уговоры

не помогли, настроение пропало. Оттого, что он не может высказать мысли слух, оттого, что вынужден притворяться убогим, давить в себе эмоции, когда хочется взять АКМ (автомат Калашникова модернизированный) и прогуляться после одиннадцати вечера, очистить город от всякой мрази. Уж на что, на что, а на это у капитана Квасова хватило бы здоровья.

– Слушай, а чего ты всегда такой недовольный? – уловила Симка перемену в настроении соседа.

– Нормальный я.

– Нет, ты не нормальный. Ты почти все время злишься, как сейчас. Я же вижу – злишься.

Что за жизнь? Ни дня не обходится без бальнеотерапии. Если не холодный душ, то горькая. С натяжкой, но сто наркомовских граммов тоже можно отнести к водным процедурам.

– Спасибо, мне пора. – Резко, насколько позволяла нога, Квасов поднялся из-за стола.

– Ты чего? Обиделся, что ли? – оторопела Симка.

Щелкнул замок, хлопнула дверь – Серафима с досадой смотрела на остывающий чай – сосед не выпил и половины.

«Что я такого сказала? – недоумевала Сима, ища себе оправдание. – Псих ненормальный, как все алкаши».

…Телефон взорвал тишину, как седьмая труба ангела в день Страшного суда.

Антон с тихим стоном нашарил трубку, не размыкая спекшихся губ протянул:

– М-м-м?

– Ты как? – Это был Саня Чесноков.

Саня подождал ответа, не дождался и предположил:

– Паршиво, значит. Слушай, Тоха, я сейчас приеду, привезу пива, ты пока вставай, приходи в себя.

– На фига? – Настроение было омерзительным, состояние и того хуже. Утро встречало не столько рассветом, сколько головной болью и абстинентным синдромом.

– Ты что, забыл?

– Что?

– Сегодня же Витькины погоны обмываем. Он полкана получил!

Полгода назад Виктор Плотников был представлен к внеочередному званию, и только сейчас пришли документы.

– Помню, – буркнул Антон.

– Спорим, ты не помнишь, где мы обмываем Витькины погоны?

Это было уже слишком.

– Пошел вон, – посоветовал Антон другу и нажал отбой. Может, он и пьяница горький, но не маразматик, и нечего с ним так разговаривать. И вообще, если вечером идти в кабак, то нужно еще поспать.

И сон уже подкрался к Антону и овладел какой-то частью сознания, но обломщик телефон снова ожил.

– Антон Васильевич? – осведомился незнакомый девичий голос в трубке.

– Он самый, – буркнул Квасов. Женские голоса ранним утром после угарной ночи не вызывали ничего, кроме крайнего раздражения.

– Вас беспокоят из отдела социальной защиты. Вы же у нас участник боевых действий, – не то утверждал, не то спрашивал голос.

– Ну, допустим, – проскрежетал Антон.

– У нас есть

льготная путевка в Сочи. Пятнадцать тысяч рублей. Путевку нужно выкупить до конца следующей недели. Если не захотите воспользоваться, нужно приехать к нам и написать отказ.

Квасов пошарил в памяти. Что у нас сегодня? Кажется, пятница, первое ноября. Сочи в ноябре? Льготная путевка за пятнадцать тысяч? Они там вообще имеют представление о зарплатах и пенсиях участников? И Квасов не отказал себе в мелком удовольствии:

– А поехали вместе, а, девушка? Оттянемся за всех братишек, а? Счастье не обещаю, а удовольствие гарантирую.

Трубка оскорбилась и отозвалась зуммером, хотя обижаться должен был он, ветеран Антон Васильевич Квасов.

Антон выпростал ноги, сел в постели и потер виски. «Пропади ты пропадом», – пожелал он кому-то. Себе? Девице из соцзащиты? Абстинентному синдрому?

…Чесноков приехал с банкой старого доброго «Жигулевского», купленного в розлив, и креветками.

Антон к этому времени уже принял душ и вполне прилично соображал.

Щурясь, как коты на завалинке, друзья устроились в старых креслах на балконе, лузгали морских гадов и потягивали пиво – что может быть лучше?

Весь октябрь почти без перерыва шли дожди, а тут вдруг небеса спохватились, вспомнили, что за ними должок – несколько по-летнему теплых дней.

Солнце пригревало балкон, заигрывало с медового цвета жидкостью в стаканах.

Антона потянуло на размышления о бренности бытия, а Сашка бубнил что-то о политике, о предателях в аппарате правительства, а потом как-то плавно съехал на психолого-педагогическую тему (друзья нет-нет да и пытались пробудить в Квасове чувство социальной ответственности).

Против воли Антон прислушался к монотонному голосу Чеснокова.

– Слушай, – витийствовал Санька, а кучка выпотрошенных панцирей росла с немыслимой скоростью, – я-то тебя понимаю, как никто. Женщина – библейское зло. Это не обсуждается. И все-таки ты не прав. То есть не прав в бытовом смысле. Ты думаешь, лучше одному жить, чем с кем попало? Так? Не всегда. Иногда лучше, чтобы рядом был хоть кто-нибудь. Вот Витька Плотников один, Жорка один и еще долго будет один. И что хо рошего? С ними же вообще невозможно скоро будет спокойно посидеть – все время ищут врагов. Конечно, нас выдержать – не всем дано. Нам нужны особенные женщины, с терпением, как у водоросли. Вот Любаня у меня – настоящий братишка, десять лет держит семью на себе, как кариатида. У Лешки не все гладко, конечно, но двое пацанов уже бегают. Что Катька его истерит – так это не смертельно, у многих нервы сдают.

– И чё?

– Да так, к слову пришлось, – пошел на попятную Сашка, уловив предостережение в интонации друга.

– Тоже еще мозговед выискался, – проворчал Антон. Сашкин намек всколыхнул бурю в душе.

После демобилизации капитан Антон стал опасней в три или четыре раза, как граната «лягушка-подкидыш» по сравнению с обычной. «Лягушка» от удара о землю подпрыгивает и взрывается в воздухе, втрое увеличивая вражеские потери. Квасова подкидывало регулярно, даже повод был не нужен.