Шестое чувство
Шрифт:
Мне стало душно. Я настежь открыл окно, и в комнату тотчас ворвался шум начинающегося дня -- дня прекрасного, солнечного, ясного, теплого. Вчерашний дождь умыл его, снял слой пыли с листьев и травы, зажег желтые огоньки сотен и сотен одуванчиков на строго очерченных парапетами газонах, наполнил мир сочными красками, усилив контрасты, смыв бледность, серость и скуку. Воздух стал прозрачным, легким и звонким от веселого щебета жизнерадостных пичуг. Жизнь прекрасна!
– слышалось мне отовсюду. Да, конечно, но...
– - в общем-то соглашался я, тут же вспомнив вчерашний инцидент в темном переулке. Взглянув в зеркало, я первым делом увидел лиловый лоснящийся фингал под правым глазом -- и тут же заныло левое плечо, да заскрипели, застонали старые, намятые сапожищами Дэна, ребра. Может быть она и прекрасна, -- подвел я черту, -- но не всегда. Бывают, надо сказать, моменты... Но сейчас, спору нет, она поистине прекрасна. Кстати, как мне теперь вести себя с Евграфом Юрьевичем? С тетей Клавой? Должно ли что-то меняться в наших отношениях? Или делать вид, что я действительно все забыл? Да нет, они живо прочтут мои мысли и выявят мою игру. Ладно, завтра видно будет, а пока...
Маша приехала только к вечеру -- уставшая, довольная и с двумя сумками покупок. А Васька-стервец в этот день так и не объявился.
В понедельник на работу я опоздал, так как все утро замазывал синяк под глазом жениной крем-пудрой, но синяк -- на то он и зовется "фонарем" -- светил также ярко сквозь трехмиллиметровый слой косметики, как и без оной. Плюнув с досады, я стер пудру с лица носовым платком и помчался на работу.
Неожиданности начались с самого порога нашей лаборатории. В дальнем правом углу, где обычно сидел Евграф Юрьевич, меня встретил колючий, начальственно-недовольный взгляд карьериста Балбесова. У меня похолодело на душе.
– - Изволите опаздывать, Николай Николаевич. Нехорошо-с. Хотелось бы знать причину, -- подчеркнуто вежливо, но с явной ехиднцей и издевкой проблеял карьерист.
– - А тебе-то что за дело?
– - огрызнулся я и сел на свое место. Петя-Петушок уважительно, со знанием дела, оценивал мой синяк.
– - Где шеф-то?
Вопрос был обращен в пустоту -- и та тут же отозвалась страстным, взволнованным шепотом Тамары Андреевны.
– - Тут такое, такое случилось!
– - верещала она, захлебываясь в собственных словах.
– - Евграфа Юрьевича вызвали в Америку, он, оказывается, звезду открыл, или какую-то там планету, у него дома подпольная обсерватория обнаружилась, за ним сам президент какой-то там ассоциации из самих Штатов прилетал, все хвалил, хлопал по плечу и сулил эти, как их, -- доллары!
– - говорит, миллиарда полтора, больше пока не можем, а вот месяца эдак через три еще столько же подкинем. Я уже и нашатырь нюхала, да все никак не приду в себя. Ой, что же теперь будет!..
Она охала, ахала, причитала по-бабьи и, действительно, что-то нюхала. А я открыл рот от изумления и сидел, ровным счетом ничего не понимая. Одно только до меня дошло со всей ясностью: Евграф Юрьевич с нами больше работать не будет.
Чуть позже я узнал все. Совершенно случайно (случайно ли?) выяснилось, что у Евграфа Юрьевича есть тайная страсть, вернее -хобби: наблюдать в телескоп собственной конструкции за звездами. Причем выяснилось это почему-то сперва в Америке, и не просто в Америке, а в самой НАСА -- и тут же, в тот же день объявился у Евграфа Юрьевича дома, в его подпольной обсерватории ответственный представитель этой крупнейшей в мире научной организации по изучению Космоса и явлений, с ним связанных. Американец сразу же обратил внимание на телескоп, признал его уникальность и неповторимость и без лишних слов увез моего бывшего шефа в Штаты. Поговаривали, что Евграф Юрьевич согласился на это похищение безропотно и с готовностью.
Все это было столь неожиданно, что я поначалу и думать забыл о Балбесове. И только лишь после того, как его ученый торс несколько раз проплыл мимо моего стола, по-петушиному выпятив грудь и по-хозяйски расправив плечи, я вдруг осознал, что в лаборатории грядут перемены, и первая из них -- назначение нового завлаба. До меня постепенно стал доходить смысл происходящей метаморфозы в поведении Балбесова; он явно мнил себя преемником Евграфа Юрьевича. Этим, пожалуй, объяснялось и его перебазирование на самое престижное место в помещении -- стол бывшего шефа, и его тон по отношению ко мне, и легкий подхалимаш Пети-Петушка по отношению к нему, и нервное похихикивание Тамары Андреевны. Неся перед собой плотно обтянутое подтяжками брюшко, кандидат в новые шефы властно пошагивал по помещению и упражнялся в начальственном красноречии:
– - Бардак, сущий бардак! Работать никто не хочет, на работу опаздывают (это явный намек на меня), саботируют (это -- на Петю-Петушка), целыми днями пропадают невесть где (а это -- на Тамару Андреевну), и в результате -- полный развал, к концу месяца -- авралы, неоправданно завышенные премии. Нет, надо все менять, так работать нельзя. Вот у тебя, -- он ткнул пальцем в физиономию Пети-Петушка, -что это в ушах торчит? Вынь! А вы, Николай Николаевич, почему в таком виде? Что это вы себе позволяете? Какой пример молодежи подаете? Посмотрите...
Но он не успел закончить -- в комнату вошел Вермишелев Антон Игнатьевич -- наш начальник отдела и самый главный шеф.
– - Доброе утро, товарищи, -- произнес он голосом профессионального диктора и, увидев меня, двинулся к моему столу, на ходу пытаясь понять, чернилами я вымазал себе глаз или это на самом деле синяк.
– - А, вас-то мне и нужно.
– - А я ведь вас, Николай Николаевич, предупреждал, -- со злорадством проблеял кандидат в шефы и выскочка Балбесов в то недолгое мгновение, пока Вермишелев грузно поглощал метры грязного линолеума между входной дверью и моим рабочим местом.
– - И если не считать, Антон Игнатьевич, некоторой недисциплинированности со стороны старшего инженера Нерусского, -- продолжал Балбесов, подскакивая к Вермишелеву прежде, чем тот достиг моего стола, -- то в общем в лаборатории полный порядок.
Я сейчас неспособен был осадить этого хама Балбесова, так как голова моя была забита другим: я искренне сожалел об отъезде Евграфа Юрьевича. Но вот Антона Игнатьевича игнорировать я не мог. Я встал.
Вермишелев поморщился, нетерпеливым жестом отстранил назойливого карьериста, подошел вплотную ко мне и неожиданно улыбнулся, обнажив золотые коронки.
– - Товарищи, прошу минуту внимания, -- сказал он, обращаясь ко всем нам.
– - Вы все уже знаете, что нас внезапно покинул Евграф Юрьевич. Так вот, в связи с открывшейся вакансией на должность заведующего лабораторией считаю, -- а это мнение не только мое, но и покинувшего нас Евграфа Юрьевича, -- что нового завлаба следует искать не на стороне, а среди, так сказать, членов нашей дружной семьи... э-э... коллектива. Спешу вам сообщить, что кандидатура на этот ответственный пост уже выбрана, согласовала и утверждена "треугольником" отдела.
"Быстро сработали, -- удивился я.
– - Могут, когда захотят. Наверняка, Балбесова назначат".
Между нами снова возник этот вертихвост Балбесов.
– - Правильно решили, товарищи, -- встрял он, пожирая главного шефа преданным взглядом.
– - Бесспорно, среди нас есть достойный товарищ, который...
– - Погодите, Балбесов, -- снова поморщился Вермишелев, словно у него заныл зуб, и вторично отстранил карьериста Балбесова, но на этот раз более решительно и даже, я бы сказал, сердито.
– - Вечно вы лезете со своей чепухой, а тут и без вас дел невпроворот...
Балбесов стал пунцово-серым, а Тамара Андреевна взвизгнула. Вермишелев же положил свою лапищу мне на плечо и торжественно возвестил:
– - Вот ваш новый заведующий лабораторией, прошу любить и жаловать. От всей души поздравляю вас, Николай Николаевич, с повышением, от всей души! Рад. Искренне. Я ведь давно к вам приглядываюсь, а Евграф Юрьевич от вас просто без ума. Его благодарите, это он предложил вашу кандидатуру.
За его широкой спиной, там, где по моим расчетам должен был находиться Балбесов, кто-то жалобно, повизгивая, заскулил...