Шествие императрицы, или Ворота в Византию
Шрифт:
Для обозрения картины штурма князь предназначил флагманский корабль «Слава Екатерины», так пока и не переименованный. С его высокого борта все будет видно, как на ладони. А для штурмования крепости, с общего согласия морских чинов, отвели фрегат «Страшный». Его команда, как сказывали, была всех искусней в стрельбах.
Дни стояли на диво ясные, по утрам легкая сиреневая дымка окутывала горы, воздух был живителен и чист. Вода в заливе была той же голубизны, что и небо, а когда на солнце наползали облака, она темнела.
— Экая благодать! —
— Никак нельзя сего экзерциса миновать. Флоту надлежит быть в полной готовности, благо турок вот он, под носом.
Князь имел в виду Очаков, где швартовался турецкий флот и угрожающе маневрировал близ крымских берегов. Очаков был бельмом на глазу. Агенты доносили: турки усиливают гарнизон, укрепляют крепостные сооружения.
С другой стороны Днепровского лимана, на Кинбурнской косе, стоял Суворов со своими чудо-богатырями. Турки то и дело покушались на этот клочок земли. Он представлял собою зримую опасность для Очакова. Они ждали вылазки. И сами норовили напасть. Противостояние это напрягалось, грозя сорваться. И всем флотским было ясно, что вот именно здесь начнется, и равновесие рухнет.
А Потемкин неистовствовал: Очаков был ему ненавистен. Если бы он мог, то разгрыз бы его зубами. Турки устроились под носом, под самым носом, и ничего нельзя было поделать. В случае войны Очакову должно было пасть первым. И он представлял себе, что вот эта деревянная крепостца — прообраз Очакова. На его глазах она будет сокрушена.
Избранные взошли на борт «Славы Екатерины». Взвился кейсер-флаг. Корабль при частично распущенных парусах медленно выплыл на середину залива и бросил якорь.
Благословенная тишина стояла над водами. Чайки безмятежно покачивались на волне. Иная из них, пронзительно вскрикнув, вспархивала и, держа в клюве рыбешку, уносилась куда-то за холмы.
Вдалеке показался фрегат. Он плыл неторопливо, на зарифленных парусах, медленно приближаясь к крепостце. И казалось, так же медленно минует ее и удалится восвояси, не решившись нарушить эту благостную тишину.
Но нет. Вдруг громыхнул правый борт, белые дымки повисли над кораблем, и в тот же миг ядра с грохотом расщепили бревна. Еще один залп, на этот раз брандкугелями, и дерево занялось. Пламя сначала нерешительно, а потом все жадней и жадней начало пожирать крепостцу.
Фрегат продолжал палить. Горящие бревна с треском рушились. Иные из них скатывались в залив и с шипением гасли.
— А где же князь? — неожиданно спохватился Иосиф.
Екатерина усмехнулась:
— Попросил дозволения быть на фрегате. Воистину «Страшный». Эк разметал. Молодцы артиллеристы! Небось и князь не удержался — самолично наводил да пальник прикладывал. Мнил перед собою Очаков, знаю я его.
Крепость обратилась в груду горящих бревен. Пушки фрегата замолкли, и слышен
— Благодарю вас, господа, — обратилась к ним Екатерина, — вы стреляли метко, наверно, князь Потемкин немало тому способствовал.
— А как же, — вразнобой откликнулись моряки, — самолично наводил и стрелял, даже прислуга была довольна.
— А? Что я вам говорила! — торжествующе воскликнула Екатерина. — Разве ж он устоит? — И после паузы прибавила: — А ежели бы крепость не молчала, а отвечала? Да столь же метко, сколь и вы? — И, видя, что моряки замялись, с чисто женским лукавством закончила: — Тогда я бы, опасаясь за вас, направила мой корабль вам на помощь. Не то турок вас зажег. И остались бы от вашего фрегата одни головешки. Как от этой крепости.
Ветвь семнадцатая: май 1453 года
Итак, 14 мая султан повелел перебросить батареи через наплавной мост к Влахернской стене, решив, что его флот, столь хитроумно проникший в Золотой Рог, находится в безопасности и более не нуждается в защите. Участок же стены, поднимавшийся на холм, казался ему уязвимым.
Турецкие хумбараджи открыли яростную пальбу. Они обстреливали этот участок стены на протяжении двух дней. Но разрушения были незначительны.
Султан гневался. Усилия его артиллеристов ни к чему не приводили. И он не мог их винить. И тогда он решил сосредоточить огневую мощь своих пушек на участке стены у реки Ликоса. К тому времени он был разрушен более всего и наспех заделан защитниками великого города.
Теперь обстрел начался с удвоенной силой. Он возобновлялся с первыми лучами солнца и длился от зари до зари. Чудовищная пушка Урбана могла стрелять с большими перерывами, нужными для того, чтобы ее зарядить. Зато массивные ядра ее наносили наибольшие разрушения.
Однако неутомимые защитники напряженно трудились каждую ночь. И к утру успевали заделать бреши. Так что туркам приходилось начинать все сначала.
В один из дней султану пришла в голову мысль подвести подкоп под одну из стен. Он приказал отыскать опытных землекопов и такой участок, где земля была податливей.
Землекопы нашлись, это были сербы из серебряных рудников. После долгих проб, которые велись по ночам, выбрали участок возле Харисийских ворот. Работа была адова — ее пришлось начать издалека, ход подвигался медленно, казалось, его никогда не окончить. В конце концов подкоп пришлось бросить: цель все еще была слишком далека.
Заганос-паша, правая рука султана, решил возобновить попытку на другом участке, близ Калигарийских ворот. Там стена была одинарной. И подкоп стал продвигаться быстрей.