Шейх
Шрифт:
– Я не позволю издеваться над ребенком. Даже если ты убьешь меня.
В эту минуту я и правда готова умереть. Мне наплевать абсолютно на все кроме этой девочки. Позже, когда адреналин в крови упадет и я смогу подумать об этом, я пойму, что неизвестно кто кого спас. Если бы я сбежала – то скорее всего умерла бы в пустыне. Либо от жажды, либо от когтей дикий животных.
– Будем считать я выполнил твою прихоть, - к моей полной неожиданности говорит Иршад.
– Но больше не высовывайся. Я разберусь со своими людьми. А потом вернусь и ты ублажишь меня. Теперь ты у меня в неоплатном долгу и будешь делать
Огромные черные глаза на детском личике смотрят с таким ужасом, будто понимая слова, сказанные на английском. Но откуда может знать язык маленькая жительница пустыни? Откуда вообще она взялась в этих песках?
Как только Иршад уходит, хватаю ребенка за руку. Тяну за собой. Но увы, у палатки теперь трое. Оборачиваются ко мне, зыркают злобно, перекрыв выход. Тогда бегу обратно, начинаю методично обыскивать каждый сантиметр, перерываю постель, мягкий надувной матрас, смотрю под ним. Найти хоть что-нибудь! Оружие, какое-нибудь лекарство (можно подсыпать шейху в чай), мобильный, наконец! Хоть и не представляю кому звонить. Но сейчас я готова позвонить даже Кадиру… Его номер наверняка забит в телефон Иршада. Но увы, мобильный шейх забрал с собой.
Наконец, мне удается отыскать кинжал. Небольшой, больше похожий на нож для бумаг, он использован как закладка в книге, что лежит в дорожной сумке шейха. Прячу его под платье. Ночью я заколю Иршада, и тогда мы улизнем.
– Нафиса, - произносит вдруг девочка, смотря на меня испуганно.
– Это твое имя? – отвечаю, всхлипывая. Обнимаю ребенка, прижимаю к себе. Я теперь не одна, а значит думать нужно быстрее. Действовать… От мысли что придется воткнуть кинжал в человеческую плоть – меня передергивает.
– Все будет хорошо, не бойся. Я сделаю все, чтобы защитить тебя…
Девочка смотрит так, будто понимает, о чем я говорю.
– Ты голодна? – показываю на поднос с остатками еды.
Малышка отрицательно мотает головой, затем обхватывает себя руками и начинает пятиться в дальний угол шатра. Там садится, поджав под себя ноги.
Внезапно полог дергается и снова входит Иршад.
– Я уладил все. Ложимся спать, с утра выдвигаемся.
Подойдя ко мне, он больно хватает меня чуть повыше локтя и тащит к постели.
– Что вы делаете?
– Не прикидывайся идиоткой.
– Вы… вы с ума сошли! Не смейте трогать меня
– Значит для помощи я хорош, а как потребовал немного ласки, сразу тебе разонравился? – наступает на меня Иршад. – Ну так ты сама виновата. Не надо было сбегать, не надо было помогать незнакомой девчонке. Мои люди в ярости. Пришлось пообещать им тебя…
Шейх толкает меня к постели, падаю, не устояв на ногах. Замерев, достаю нож…
– Небось теперь жалеешь, что от племянника сбежала? Он моложе, красивее. Но поверь, в постели красота мужчины ничего не значит. Я удивлю тебя. Ты будешь просить…
Иршад разворачивает меня к себе, заношу кинжал, успеваю увидеть ужас в его глазах. Шейх неожиданно ловко уворачивается и одновременно отвешивает мне пощечину, от которой темнеет в глазах.
Все кончено, я проиграла.
Ясно, что мне уже ничего не поможет. Иршад наступает, а я, сидя на пятой точке, отползаю назад.
– Тварь… Сука… Задушу собственными руками, - рычит мужчина, бешено вращая глазами. Он в такой ярости, аж трясется.
Настигнув меня, хватает за шею, стискивает руки, лишая глотка воздуха. Понимаю, что это конец, мысленно прощаюсь с этим миром, с отцом, прося у него прощения…
И тут Иршад издает просто нечеловеческий вопль. Словно ответ на это, с улицы раздается несколько выстрелов. Зрение расфокусировано, все плывет перед глазами. Что все это значит? Галлюцинации перед смертью?
Когда зрение восстанавливается вижу валяющегося на полу Иршада, лицом вниз. В его спине, в самом низу, чуть выше талии торчит мой нож, который я уронила… Смотрю на него, дрожа от ужаса, к горлу подступает тошнота.
Моей руки касается что-то теплое. Оборачиваюсь – девочка. Она тянет меня за собой, к выходу.
– Это ты сделала? – меня передергивает. Бедный ребенок, я и забыла о ней.
– Надо спешить, там что-то происходит. Сейчас можно сбежать, - говорит девочка по-русски.
Кадир
– Что случилось Юсуф, почему ты тревожишь меня так поздно? – спрашиваю, грозно сдвинув брови. Хотя отлично понимаю, что мой верный помощник никогда бы не нарушил мой покой просто так.
– Прости Кадир. На обоз, который вели наши люди для торговли с соседями было совершено нападение. Очень наглое, дерзкое. Давно такого не было. Несколько лет мы жили в покое… Я думал, ты захочешь первым взглянуть. Сейчас направляюсь туда. Есть раненые… убитые. Мне очень жаль.
– Ты прав, что пришел. Я сейчас.
Возвращаюсь в комнату, кипя гневом. Словно высшие силы помогают моей пленнице, не дают мне завершить начатое. Оказывается, она девственна. Это действует на меня одновременно как ледяной душ и как обжигающий костер. Нетронутая. Я такого не ожидал. Просто невозможно поверить… При такой сестре. Развратной, распутной. Как Виталия умудрилась сохранить чистоту?
При этом знаю, что ничто не удержит меня. Я все равно возьму ее, иначе просто быть не может. Я зациклен, одержим этой девочкой. Ее голубыми глазами и белокурыми волосами. Ее смелостью, упрямством. Даже когда Виталия оказывала неповиновение, я злился, и одновременно невольно восхищался ею. Потому что знал, каково это – ощущать себя загнанным в ловушку, но не сдаваться. В детстве я много раз пытался сбежать из дворца, от целой вереницы приглядывающих за мной слуг, воспитателей, учителей, от отца. Убежать, чтобы найти мать. Долгое время это было моей навязчивой идеей. Отец наказывал меня довольно жестоко. И все же, я не оставлял попыток. Пытаться – значило бороться, а бороться – значило напоминать себе, что ты жив и тебе есть ради чего жить.
Когда я повзрослел, то перестал искать ее. Сказал себе, что все кончено. И с тех пор словно часть меня умерла…
Я и не сомневался, что Виталия подслушивает наш разговор, хотя и не может понять о чем он. Рявкнув на нее, понимаю, что злюсь не на ее любопытство. Скорее на то, что вынужден уйти. На то, что не смогу сделать ее своей этой ночью.
– Выдвигаемся, Юсуф, - произношу раздраженно, захлопывая за собой дверь комнаты, где запираю строптивицу. Это единственное место куда никто не посмеет зайти без моего разрешения. Здесь дядя не доберется до Виталии.