Шейх
Шрифт:
— Они просят нас сделать всё возможное воспрепятствованию проникновения денег на территорию России.
— Так, так, так, значит, теракт уже подготовлен, осталось получить аванс, — сделав неизбежный вывод, полковник Черных выдвинул один из ящиков, достал оттуда пачку сигарет и, прикурив от вынутой из кармана зажигалки, глубоко затянулся. — Сколько дней им требуется, чтобы выявить и перехватить исполнителей?
— Они просят пять.
— А они понимают, что мы не можем им этого гарантировать? Что мы не в состоянии оцепить весь лес и перекрыть все дороги?
— Да. Ярцев
— Относительно «Шейха», я, пожалуй, с ним соглашусь, а вот разделить его уверенность в невозможности терактов… пожалуй, тут он излишне оптимистичен. Но всё же буду надеяться, что он прав. Кстати, где были отмечены засечки выхода в эфир? — полковник взял одну из лежащих на столе карт и, развернув, придавил её задравшийся вверх угол пепельницей.
— Здесь, — подошедший к столу Остапенко ткнул в карту любезно предоставленным карандашом.
— Получается, что наиболее вероятные пути дальнейшего передвижения кассира где-то в пределах вот этого района, — полковник взял второй карандаш и обрисовал на карте сильно вытянутый эллипс. — Не знаю, получится ли у нас задержать «Шейха» на испрашиваемые пять-шесть суток, но теперь, когда мы знаем, куда он направляется… — сказав это, Черных замолчал и, подняв взгляд, посмотрел в лицо нависавшего над картой Остапеко, при этом глаза полковника блестели азартом.
…мы можем попытаться захватить его в плен или уничтожить, — закончил мысль за своего начальника подполковник и довольно прищурился, — готовить обоснование для боевого распоряжения?
— Готовь, только упаси боже упоминать истинную причину столь поспешно предпринимаемых действий.
— Естественно.
— Подполковнику Трясунову, он как раз находится сейчас в группировке, сообщишь лично. Пусть сегодня же убудет в отряд и начинает подготовку групп. Предварительно выход на задание послезавтра. Окончательная постановка задач состоится здесь или же я сам прибуду в отряд. — И уже вслед направившемуся к дверям подполковнику: — Что ж, может быть, мы ещё сумеем утереть нос нашим друзьям-товарищам…
Остапенко обернулся, неопределённо пожал плечами и проследовал дальше. Увы, но подполковник не разделял оптимизма собственного начальника.
У командира отряда подполковника Трясунова с утра ужасно раскалывалась голова. Что явилось причиной этой головной боли, было неизвестно, возможно, ей стала беспрестанно меняющаяся погода, а возможно, подступающая простуда, вторым признаком которой явился всё усиливающийся насморк.
— Апчхи, — как бы в подтверждение доводов о простуде комбат громко чихнул, вытер нос лежавшим на прикроватной тумбочке носовым платком и, проклиная так неожиданно навалившуюся болезнь, потянулся рукой к трубке стоявшего на столике телефона. Голова раскалывалась всё сильнее.
— Дежурный по части старший прапорщик Косыгин слушает! — отозвались на том конце провода, и комбат невольно поморщился.
— Косыгин, — продолжая морщиться, Трясунов прикрыл глаза, — вызови мне майора Фадеева.
— Есть! — нарочито молодцевато ответил дежурный и, положив трубку, тут же окликнул сидевшего у выхода из палатки посыльного. — Лёнька, ротного к комбату!
Рядовой контрактной службы из группы капитана Гуревича Леонид Чибисов, выказывая свою независимость, лениво поднялся и, покосившись на лежавший подле Косыгина «демократизатор» — старую бейсбольную биту, направился к двери. Независимость независимостью, а попадать под тяжёлую «отеческую» руку старшины не хотелось. Едва выглянув в приоткрытую дверь, Чибисов выцепил взглядом скучающую под грибком фигуру и, особо не напрягаясь, рявкнул:
— Дневальный!
— Чё орёшь? — отозвалась фигура в зелёном, выпотрошенном от броневых пластин, бронежилете. Каска, опущенная едва ли не на нос, приподнялась, показав сонные глаза рядового Василия Быкова.
— Васьк, ротного к комбату! — голос Леонида звучал уже не так уверенно.
— Да пшёл ты…
— Васьк, хватит хернёй маяться, вызывай! — сбавив голос ещё на полтона ниже, Чибисов посмотрел на устилающие небо облака и, не дожидаясь очередного посыла, юркнул обратно в палатку.
«И где это Мыльцын до сих пор лазит»? — недобрым словом помянув второго посыльного, уже минут как двадцать умчавшегося в автопарк и до сих пор не вернувшегося, Лёнька плюхнулся на стоявшую у дверей деревянную скамейку и погрузился в собственные мысли. А мыслить ему было о чём: командировка заканчивалась, и было уже пора окончательно решить: ехать вместе со всеми или оставаться на ещё один срок. С одной стороны, хотелось домой, хотелось слегка оторваться и расслабиться, с другой — хотелось подзаработать, поднакопить ещё малость денежек. Но боевые просто так, за красивые глаза, не закрывались. А костлявая уже дважды проносилась мимо никак не желающего попадать в её объятья Чибисова. Да, уже дважды. Первый раз, когда на одном из первых боевых заданий выскочивший прямо на него чех каким-то чудом умудрился промазать, и второй, когда Лёньке при организации засады удалось заметить тянувшуюся по траве растяжку. Проведя какое-то время в раздумьях, Леонид, наконец, решил прекратить свои бесплодные рассуждения. «Вот схожу ещё на одно задание, тогда и определюсь», — сделав такой вывод, он откинулся спиной на деревянный кол палатки и, взглянув на безмятежно читающего книгу Косыгина, закрыл глаза…
«И где меня угораздило простудиться, может, просквозило, пока возвращался в ПВД?» — комбат в очередной раз потянулся за носовым платком, — из группировки ехал, сидя в кабине «Урала». Вроде бы нигде не мёрз… Хреновина какая-то. Башка трещит, как… может быть, залудить чекушку и лечь спать? Так и сделаю. Денёк — другой отлежусь. На Андрея, — Трясунов помянул начальника штаба майора Грелкина, — всё спихну, пусть рулит.
— Разрешите? — размышления командира отряда прервал скрип раскрывающейся двери, и в дверном проёме показалась фигура майора Фадеева — командира первой роты разведки специального назначения.