Шхуна «Мальва»
Шрифт:
— О, славный Соколиный Глаз! Привет тебе от великого краснокожего воина Чингачгука!
Щупленький сторож с метлой в руке смотрит в недоумении на «краснокожего» и пожимает плечами.
— Что с тобой, братец? — спрашивает он. — Чи белены объелся?
— Я вышел на тропу войны, о бледнолицый брат, и пусть гуроны трепещут, как листья на дереве! — продолжает «воин» и подходит ближе к сторожу. Тот на всякий случай отступает к двери и поднимает метлу.
— Довольно, братец, шутить, — замечает он. — Никакой я тебе ни соловьиный глаз, а сторож Михеич. Понятно?..
Но
— Мой брат хитер, как лисица. Это достойно великого бледнолицего воина...
Михеич скрывается за дверью, «Чингачгук» остается один и, скрестив на груди руки, некоторое время продолжает стоять безмолвно...
На другой день в перемену Юра остановился около стенгазеты, которую уже окружили ребята. В большой рамке, разукрашенной листьями дуба, стоял «краснокожий» Юра Араки с закрытыми глазами, скрестив на груди руки. На поясе у него, как убитые куропатки, висели скальпы. Рядом лежал томагавк — что-то похожее на топор мясника. Лицо у Юры было татуировано, в волосах торчали перья. Под рисунком надпись:
«Очнись, о великий фантазер! Завтра контрольная по арифметике».
Да, Юра был фантазером и мечтателем. Но когда это было? Давно-давно. Теперь не то время. Надо не мечтать, а действовать. Кто этот человек, которого немцы бросили в трюм баржи и хотят лишить жизни? Кто он? Юра не знает. Он знает только одно: он рисковал жизнью ради того, чтобы скорее рассеялся мрак, и Юра Араки мог весело смеяться, учиться, мечтать. Теперь пришла очередь Юры и его друзей посмотреть в лицо смерти ради того, чтобы помочь этому человеку. Страшно? Да, Юре страшно. Нина хотя и молчит, но ей тоже нелегко быть спокойной в такие минуты. Страшно, наверно, и Саше, да не такой он парень, чтобы сказать об этом...
Чуть слышный звук донесся до Юры. Словно пролетел комар. И еще раз. Это Нина за своей перегородкой, сделанной из одеяла, тронула тонкую струну гитары. Значит, пора.
Юра приподнялся, не вставая с койки натянул на себя пиджак, надел ботинки и крадучись, неслышно вышел на палубу. Вслед за ним вылез из кубрика Саша, и последней, держа в руках ножовку, показалась Нина.
— Подождите здесь, — прошептал Саша.
Он ощупью добрался до шкиперской каюты и лег на палубу у самой двери. Так он лежал минуты три. Ни один шорох не донесся до его слуха из каюты, и он вернулся к своим друзьям.
— Ломик взял? — спросил он у Юры.
Юра молча кивнул.
— Веревку?
Один за другим они подошли к краю кормы, и Саша начал отвязывать шлюпку.
— Ну, пора! — сказал он. — И самое главное — тишина. Ни одного звука.
Саша сел на весла, Юра на носу, Нина на корме. Молчали.
Шлюпку бросало из стороны в сторону, но Юра ловко направлял ее вразрез волн, чтобы не зачерпнуть бортом воды. Вот и темная стена мола. Теперь яснее слышится глухой гул разбивающихся волн. А чуть правее похожая на чудовище покачивается баржа. Саша наклонился к Юре.
— Правее, — прошептал он. — И через несколько секунд: — Стоп!
Он схватился за руль баржи и подвел шлюпку под самую корму. Прислушались. Потом
Ему казалось, что Юра делает все очень медленно. Наконец ломик пополз вверх, и сразу же веревка упала в шлюпку. Саша отпустил руль, шлюпку бросило волной в сторону, но Нина уже держала в руках весла. Подгребая снова к барже, она старалась направить нос лодки к иллюминатору. И когда Саша издал короткий шипящий звук, Нина убрала весла и встала. Обернувшись, она увидела, что Саша обеими руками уцепился за иллюминатор и приник к стеклу лицом. Море то поднимало шлюпку вверх, то опускало, и тогда Саша повисал на иллюминаторе. Раза два или три он тихонько постучал в иллюминатор и прислушался. Никакого ответа. Тогда он надавил на стекло и сразу почувствовал, как оно подалось внутрь трюма.
В трюме кто-то глухо застонал. Саша затаил дыхание. На мгновение он даже растерялся. Там, на шхуне, когда они обсуждали план освобождения подпольщика, все казалось проще. И не так страшно... А здесь... Может, в эту самую секунду часовой подошел к борту, может, уже поднимает автомат... Пройдет еще миг, перед глазами, как вспышка магния, блеснет сноп огня и — конец.
Шлюпка пошла вниз, в ложбину между волнами, и Саша присел на корточки. В густой темноте он не мог видеть лица Нины, но был почти уверен, что она смотрит на него осуждающе, как будто говорит: «Трусишь? А я-то думала, что ты не из таких...»
Нет, Саша не трусил. Ему было просто страшно, вот и все. Какому человеку не страшно, когда смерть стоит совсем рядом, так близко, что ее почти чувствуешь? Но это не значит, что страх сильнее другого чувства — долга...
Шлюпку вновь поднимает волной, и Саша опять протягивает руки к иллюминатору. Вот оконце стало на уровне с его головой, Саша вцепился в него пальцами, горячим, взволнованным шепотом позвал:
— Товарищ!.. Товарищ!..
В ответ — ни звука, ни шороха. Саша до боли в глазах всматривается в темноту трюма, но, кроме этой темноты, ничего не видит. Тогда он снова зовет:
— Товарищ! товарищ!..
И вдруг чьи-то пальцы коснулись его руки. Потом вплотную к иллюминатору приблизилось лицо, и человек прошептал:
— Андрей?
— Нет, — ответил Саша. — Но мы хотим помочь вам... Подпилите доску, у нас есть пилочка...
— Руки связаны, — донеслось в ответ. — И здесь металлическая обшивка...
Саша медленно опустился в шлюпку. Страшная усталость внезапно сковала его тело и мысли. Хотелось сидеть вот так, без движений долго, долго. И ничего не делать. Не было сил даже пошевелить рукой.
Нина наклонилась к нему и, касаясь губами его уха, спросила:
— Что?
— Плохо, — даже не сказал, а выдохнул Саша. — Внутри — железо. И у него связаны руки.
Он усилием воли превозмог слабость, встал и вновь приник к иллюминатору.
— Что же делать? — жарко, с отчаянием в голосе зашептал Саша. — Вас хотят...
— Знаю... — человек отвечал тихо, но твердо. — Спасибо, товарищи. Уходите. На барже — часовой. Передайте...