Шифр Магдалины
Шрифт:
Данфи потер затылок рукой, но с тем же успехом мог бы его и почесать. Что такое апокриф, подумал он, и что значит все им прочитанное? Ответить на этот вопрос было невозможно. Письма были полны тайн, значительных и мелких, важных и не очень. Чтение их напоминало прослушивание только одного участника телефонной беседы. Кое-что казалось очевидным. Что-то прояснялось само собой. Обо всем остальном можно было только гадать.
12 июля 1941 г.
Мой дорогой Карл!
Рад узнать, что Вам удалось убедить мистера Паунда, что нашему молодому человеку опасно оставаться в Париже. Нельзя суверенностью сказать, что может произойти в будущем году, но из соображений благоразумия его следует удалить на безопасное расстояние от места военных действий. Ведь, в конце концов, он наш raison d'etre, [45]
Я полностью согласен с Вами в том, что Швейцария — достаточно безопасное место, и не только для нашего Гомелеса. Имущество Общества должно послужить достижению наших целей в послевоенной ситуации, какой бы она ни была, и нужно приложить все усилия, чтобы защитить названное имущество. Памятуя о его значимости, следует принять все меры предосторожности, чтобы его удаление из воюющих стран не вызвало ненужную сумятицу или шумиху. Исходя из сказанного, я предлагаю осуществить упомянутые трансферты с помощью наших контактов с Банком международных финансовых соглашений в Базеле. Они знают, как провести ликвидацию ценных бумаг, которые могут быть затем реинвестированы через Цюрих или Вадуц. (Насколько я понимаю, нашей целью в данный момент должно стать скорее сохранение капитала, нежели финансовый рост.)
45
Смысл существования ( фр.).
«Значит, у „нашего молодого человека“ все-таки есть имя. Гомелес. Кто он такой?» — размышлял Данфи, но тут же отбросил мысль о нем. Все равно не было никакой возможности узнать наверняка.
Одно становилось яснее с каждой строкой — то, что Даллес с Юнгом принимали на себя все большую ответственность за судьбы и цели того тайного общества, к которому принадлежали. А именно…
19 мая 1942 г.
Мой дорогой Карл!
К тому времени, когда Вы будете читать это письмо, я уже буду исполнять свои конфиденциальные обязанности в Берне. Я высоко ценю Ваше предложение выступить в качестве связующего звена между нашим Кормчим и мной, но боюсь, путешествие в Италию и обратно невозможно для нас обоих. Тем не менее я с полным одобрением принимаю Ваше предложение о секретном демарше г-ну Шпееру. Должен ли я рассматривать Ваши слова как намек на то, что он тоже принадлежит к нашему сообществу? Признаться, я очень удивлен. Почему же в таком случае я никогда не встречал его?
Но хватит о Шпеере. У меня есть несколько имен весьма достойных людей, которых, как мне представляется, следовало бы принять на борт нашего судна. Никто из этих джентльменов не должен Вас удивить. Мы уже неоднократно имели возможность обсудить с Вами их bona fides, [46] и Вы встречались с ними обоими. Я имею в виду д-ра Ванневара Буша и молодого Энглтона. Прошу Вас считать данное письмо официальным заявлением об их вступлении в наше общество.
46
Честные намерения; добросовестность (лат.).
Данфи откинулся на спинку стула. Он почувствовал отчаянную потребность выкурить сигарету. Ванневар Буш и «молодой Энглтон». «Неужели такое возможно?» — подумал он. Сколько разных Энглтонов мог знать Даллес? Наверное, только одного: Джеймса Джизуса Энглтона, который в послевоенные годы возглавлял отдел контрразведки ЦРУ. Он был легендарным шпионом, замешанным практически во всех крупных делах — от политики Израиля до комиссии Уоррена. И где был — а точнее, кембыл — Энглтон в сорок втором? Данфи задумался. Всего лишь студентом университета, хоть и с очень большими связями, которые и помогли ему сделать соответствующую карьеру.
Имя Буша гораздо меньше было знакомо Данфи, но он все-таки припомнил, что Ванневар Буш отвечал в США за научные исследования и разработку новых видов вооружения во время Второй мировой войны.
Те самые нужные люди, которых необходимо иметь на своей
— А почему бы, собственно, и нет? — пробормотал себе под нос Данфи. У «Общества Магдалины» была своя идеология, и нет никаких оснований полагать, что эта идеология имела проамериканский или даже просто либеральный характер. Напротив, человек, всем у них руководивший (хотя бы формально), Кормчий, был безумным фанатиком, профашистски настроенным поэтом, выступавшим с пропагандистскими речами по итальянскому радио, в которых восхвалял Муссолини как спасителя. Значит, и Шпеер вполне мог быть одним из них. Более того, Шпеер, бесспорно, был значительно меньше эксцентричен, чем Паунд. А Данфи все более отчетливо понимал, что «Общество Магдалины» (по крайней мере у организации было имя) представляло собой некую разновидность тайной церкви.
Но какую именно разновидность? Название организации вряд ли могло подсказать ему ответ на этот вопрос: Мария Магдалина была проституткой, которая впоследствии стала святой. Она как бы символизирует собой возможность получения прощения и искупления греха даже для самого закоренелого грешника. Ну и что? Какое отношение подобная символика могла иметь к идеям и целям организации?
Возможно, какое угодно, а может, и никакого. Одно совершенно ясно: если Общество является некой разновидностью церкви, то его приверженцы могли жить в любом уголке планеты, независимо от политических границ и даже границ между воюющими государствами.
В религии возможны гораздо более абсурдные и непредсказуемые союзы, чем даже в политике.
Данфи взглянул на часы. Было девять пятьдесят пять. У него есть еще три часа. А затем он превратится либо в большого человека (если ему повезет), либо от него останется один торс (если не повезет).
В дверь тихо постучали. Вошел Дитер с охапкой папок. Положив их на стол, он виновато развел руками:
— Файл Дампи недоступен.
— Вы хотите сказать — Данфи?
— Да, именно. Недоступен.
— Но почему?
— Его забрали.
Данфи попытался скрыть разочарование и пробудившееся любопытство.
— А вам известно кто?
Дитер кивнул:
— Директор.
На устах Данфи появилась слабая улыбка, а по телу пробежала дрожь.
— Здесь прохладно, — пожаловался он.
— Привыкнете, — ответил Дитер.
Когда парень ушел, Данфи вернулся к делу Шидлофа. Приехав в Берн, Даллес стал чаще видеть Юнга, но писал он ему уже гораздо реже. Возможно, потому что из-за войны переписка сделалась непредсказуемым предприятием. И все-таки в немногочисленных посланиях, написанных между сорок вторым и сорок четвертым годами, Данфи удалось отыскать несколько ценных «жемчужин».
Я с особенной благодарностью вспоминаю,
— писал Даллес после визита к Юнгу в Кюснахт в 1943 году, —
Вашу мисс Фогеляйн, которая вместе с миссис Даллес совершила незабываемую прогулку по озеру до Рапперсвилля и обратно. Настоящая удача найти столь талантливую и очаровательную секретаршу.
Ах вот кто она такая, подумал Данфи, обрадовавшись тому, что еще одна ниточка вплелась в целостный узор. И еще один взгляд на часы. Десять пятнадцать.
Следующее послание было не письмом, а открыткой. Даллес отправил ее 12 апреля 1943 года. На открытке была фотография пустынного места в горах с деревьями, покрытыми снегом. Надпись на обратной стороне гласила, что это снимок участка Швейцарского национального парка (учрежден в 1914 г.) в кантоне Граубюнден рядом с итальянской границей.
Я встречался с нашим молодым человеком,
— писал Даллес. —
Он очень несчастлив из-за своего нынешнего состояния, ограничивающего его свободу, и не проявляет ни малейшего интереса к нашим планам. Однако в целом он неплохо себя чувствует и старается как можно больше двигаться, по крайней мере насколько ему позволяют его раны.