Шикаста

Лессинг Дорис Мэй

Гиганты тем временем вылезли из Камней и, все еще подергиваясь, пошатываясь, совершенно одуревшие, направились обратно.

Мы тоже вернулись в поселение и попали на пир. Гиганты поглощали жареное мясо, пели, плясали. Я напомнил им о нашем присутствии, попросил фруктов и пригласил Джарсума удалиться со мной под деревья для беседы. Он последовал за мною, но как будто пьяный или сонный.

Я снова упомянул Канопус.

Он слушал, но слышал ли?

Вытащив Сигнатуру, я предъявил ее Джарсуму. Не хотелось мне этого делать, ибо заметил я, что Сигнатура в последнее время тоже пошаливает,

мощность ее меняется и наблюдаются отклонения режима.

Да, он вспомнил Сигнатуру. Кое-что он помнил. Красные пьяные глаза прищурились, дрожащие руки вытянулись вперед…

И тут Джарсум сделал то, чего я никогда не видел на Роанде. Он простерся ниц и посыпал голову песком. Давид и Саис тут же повторили эту процедуру — увлеченно, с удивившей меня рьяностью.

Я повел их обратно, велев Джарсуму собрать всех. Пришлось, однако, подождать, пока вернутся те, кто отправился танцевать среди Камней.

Когда все собрались, я выступил перед ними, поднял Сигнатуру, сверкнул ею для вящего эффекта, осветив ее сиянием их испуганные лица.

Я сказал, что Канопус запрещает им приближаться к Камням. Это приказ. И я еще раз сверкнул Сигнатурой.

Я сказал, что Канопус запрещает использовать друг друга или других существ в качестве слуг, разрешая это только, если к этим слугам относятся как к равным.

Я сказал, что Канопус запрещает убивать животных, кроме как для пропитания, но и в этом случае без жестокости и лишь в меру необходимости. Они должны выращивать растения, фрукты и орехи, сказал я им.

Я сказал, что к плодам земли следует относиться бережно, брать лишь необходимое, не более.

Нельзя применять насилие друг к другу.

И никогда, никогда не приближаться к старым городам, не использовать их камней для строительства, и не ходить танцевать в Камни, ибо это вредит им, и Канопус скорбит об этом.

Убрав Сигнатуру, я подошел к распростертым ниц Джарсуму и белой гигантессе, и сказал:

— Прощайте. Я ухожу, но вернусь к вам. А вы помните законы Канопуса.

И я ушел вместе с Давидом и Саис, ушел, не оглядываясь, и спутникам своим запретил оглядываться, чтобы не ослабить воздействия, которое и без того полагал весьма недостаточным. Когда мы углубились в чащу на склоне предгорного холма, я спросил своих спутников, что произошло.

Оба молчали. Они еще не опомнились.

Я настаивал, и Давид сказал, что я знаю что-то, называемое Канопус.

Может быть, с Саис получится лучше?

Я попытался еще раз. Подождал, пока мы через гряду холмов вышли в живописную долину, пронизанную прозрачными ручейками, и снова спросил, поняли ли они, что случилось с гигантами.

Давид мрачно глянул на меня, как бы говоря, что от него хотят непосильного. После этого отвернулся к яркой птице, усевшейся на ветку неподалеку.

Саис внимательно смотрела на меня.

— Что ты знаешь о Канопусе? — спросил я ее.

Она сказала, что Канопус — сердитый такой, который не хочет, чтобы кто-то плясал в Камнях. Он не хочет, чтобы охотники убивали больше животных, чем нужно. Он не хочет…

Она аккуратно повторила все, чего не хочет Канопус, и я решил сконцентрироваться на ней. Мы шли и шли, я учил Саис, а Давид,

отец ее, иногда слушал, шагая молча, иногда уставал и принимался напевать, чтобы развлечь себя, повторяя на разные лады:

— Канопус запрещает… Канопус не желает… Канопус разрешает… Канопус ожидает… Канопус… Канопус…

Так мы шли день за днем среди предгорных холмов и долин Больших гор, пока не почувствовал я, что Шаммат приближается. И понял я, что должен отпустить от себя этих двоих.

По этому поводу я устроил торжественную и несколько устрашающую церемонию. На них возложил я задачу, весьма важную и для меня лично, но в первую очередь важную для Канопуса. Этим двоим предстояло идти по Шикасте от поселения к поселению и нести всем слово, которое я провозвестил гигантам. Саис отвел я роль глашатая, а Давиду — ее охранителя. Я вручил Саис Сигнатуру, сказав, что они должны почитать ее больше… чего? Жизни? Но они не привыкли к этой единице ценности, так как смерть для них не представляла чего-то ощутимо близкого, того, что носишь всегда с собой. Эта вещь принадлежит Канопусу, сказал я. Это часть сути Канопуса, и ее следует охранять, даже если рискуешь потерять самого себя. Так я попытался приблизить к их пониманию понятие смерти, чтобы повысить бдительность.

Саис спрятала Сигнатуру в пояс, почтительно положив на это место руку и внимательно меня слушая.

Я сказал им, что когда они войдут в селение, прежде всего следует ей говорить о Канопусе, и если ее послушают, донести до жителей весть Канопуса и оставить селение. Только в том случае, если ее не захотят слушать или если ей и отцу будет угрожать опасность, следует показать Сигнатуру. А когда они обойдут всех, обращаясь и к встреченным охотникам в лесах, и к одиноким крестьянам и рыбакам, они вернут Сигнатуру мне.

Затем я медленно и обстоятельно коснулся концепции стоявшей перед Саис задачи, чтобы закрепить уже сказанное ранее в ее уме, чтобы оно не выскользнуло и не угасло. Ее странствие, сказал я, все совершенное ею, общение с Сигнатурой, выявит в ней то, что сейчас скрыто, недоступно. А когда я покину Шикасту — тут я впервые сообщил им, что покину планету — она будет отвечать за поддержание Закона. Я увидел на лицах своих спутников признаки паники, их испугала мысль, что я удалюсь, но я сказал, что сейчас, во время своего путешествия, за долгие месяцы, они научатся обходиться без меня. Наши пути разошлись, я смотрел им вслед и внушал им свою волю. Сначала шепотом, потом все громче, я произносил: «Сможешь, сможешь, Саис, ты сможешь…» — наконец я уже кричал это ей вслед. Я понимал, что не увижу обоих по меньшей мере в течение года Шикасты.

Пришел черед передатчика Шаммат.

Если я и был когда-нибудь в раю, то именно там. Ни туземцы, ни гиганты в этой местности не бывали. Иным деревьям в девственном лесу далеко за тысячу лет. Везде цветы, ручьи, ручейки. Птицы и звери не опасались нового незнакомого животного, без страха приближались ко мне, для компании.

Ночевал я возле ручья, и если чего и боялся, так это как бы на меня кто в темноте не наступил. Тигры и львы не знали, что я их добыча. Стада слонов приветственно поднимали хоботы и, трубя, проходили своей дорогой.