Шикаста
Шрифт:
— Я хочу привести одно наблюдение. В течение трех тысячелетий Индия жестоко преследовала и преследует часть собственного населения. Я имею в виду касту неприкасаемых. Варварски, жестоко, бессмысленно — знакомые эпитеты, не правда ли? И сейчас многие миллионы индийцев терпят такое, чего не выпадало на долю черного южноафриканского населения. И это не временное порабощение, не результат британской колонизации, не десятилетний взрыв дикости гитлеровского режима, не пятьдесят лет злодеяний русского коммунизма, а нечто настолько неразрывно связанное с религией, культурой, образом
Шарма Пател продолжила без паузы:
— Я родилась и выросла в Индии, во мне течет индийская кровь. Я не принадлежу к неприкасаемым, иначе я не могла бы стоять здесь перед вами. Но я заверяю вас, что все жестокости, о которых мы здесь слышали, применяются индийцами против индийцев на протяжении тысяч лет. До сих пор мы не можем избавиться от этого зла. Что не мешает нам осуждать других.
Она отошла назад, в группу обвинителей, за ней последовал Джордж Шербан.
Наступившую тишину через минуту нарушили признаки зарождающейся активности слушателей, но тут раздался голос Джона Брент-Оксфорда:
— Мы знаем, что сейчас на планете есть небелые нации, подавляющие силой другие, среди которых как белые, так и небелые.
Молчание.
— Могу привести множество примеров из истории, когда черные, коричневые, желтые с варварской жестокостью обходились с покоренными народами вне зависимости от цвета их кожи.
Молчание.
— К примеру, кто не знает, что работорговля в Африке, сосредоточенная главным образом в руках арабов, не могла бы приобрести такого размаха без активного содействия черного населения?
С места раздался чей-то выкрик:
— Самое время для семинара «Человек человеку друг»!
— Хватит уже твердить о жестокости человека к человеку! — выкрикнул женский голос. Кричала девушка из Германии.
— Понятно, почему тебе хватит! — через весь амфитеатр закричала ей в ответ полька. — Расскажи лучше о зверствах немцев во время Второй мировой!
— Ой, хватит!.. Ради бога!.. Давайте кончать!.. — раздались выкрики с разных сторон.
Забурлила неразбериха голосов, народ зашевелился, частично двинулся к выходам. Кто-то призывал воздержаться от перехода к личным сварам. Немка с торчащими в стороны косичками бросилась на арену, где уже возвышалась ее крупная польская оппонентка, одетая в костюм, который все агенты определили как «безнравственный»: грязные белые шорты и бюстгальтер. Столь непристойным костюмом, однако, могла похвастаться не она одна.
Джордж Шербан поспешно объявил заседание закрытым. И сразу же низко над амфитеатром, мигая странным набором огней, навис тяжелый вертолет. Все возмущенно заорали, грозя кулаками, покидая места, отступая к палаткам. Всю эту ночь над голодными, немытыми делегатами, уже обсуждающими как результаты процесса, так и способы возвращения домой, кружили и проносились самолеты и вертолеты. Спать под их грохот оказалось невозможным. С рассветом почти все направились к морю.
Почти, но не все.
Около семи утра над лагерем появился одинокий летательный аппарат и с большой высоты сбросил точно
Вернувшиеся с моря делегаты тут же начали покидать лагерь. Палатки снимали, сворачивали; засыпали вонючие ямы сортиров. За китайской делегацией прибыли автобусы, в них доставили питание. Многие тут же принялись утолять голод.
На следующее утро по опустевшей территории бродили лишь тощие собаки.
Так закончился «процесс».
Еще в течение «процесса» я получал сообщения о слухах, распространяемых, по большей части, в Индии и Африке, что существуют планы массового переселения населения во все части Европы. Подразумевалось, что эта миграция должна сопровождаться погромами, экспроприациями и тому подобным. Красной нитью проходила тема виновности белого человека, показавшего себя «недостойным занимать почетное место в братстве народов».
Предполагалось, что мы должны занять позицию благожелательного невмешательства.
Вскоре после того, как делегаты покинули Грецию и рассеялись по планете, слухи эти угасли.
Следует ли на основании вышеизложенного считать, что все это громогласное сотрясание воздуха, все эти несколько примитивные и прямолинейные, но верные по сути «обвинения», высказанные на «процессе», исчерпали потребность в проявлении эмоций, утолили жажду мщения? Или же эти молодые люди, вернувшись домой и отчитавшись перед пославшими их, перечтя аргументы и контраргументы сторон, отрезвили тех, кто вынашивал страшные планы?
У меня нет рационального объяснения, но факт остается фактом: уж по случайному совпадению или нет, но истребление населения Европы планировалось на официальном уровне, хотя сейчас об этом ничего не слышно.
Этот курьез, событие по сути незначительное и подозрительное, этот «процесс» широко обсуждается и комментируется, несмотря на отсутствие там представителей СМИ. Конечно, отчеты об этом мероприятии появились в разных газетах мира, включая и официальные органы Воли Народа, но всегда публиковались где-то на втором плане, как бы между прочим. Телевидение обошло «процесс» своим вниманием, по радио тоже упоминаний почти не встречалось.
Теперь что касается Джорджа Шербана.
Этот «процесс» способствовал укреплению его позиции как бесспорного лидера, несмотря на то что в ходе данного мероприятия он произнес всего десятка два фраз. Чего Шербан добивался, выдвигаясь таким образом на передний план? Оставляя этот вопрос открытым, напоминаю, что он исчез сразу после процесса. Исчезли и многие делегаты, а также лица, тесно с ним общавшиеся. Не могу сделать определенных выводов и из докладов о его контактах в лагере. Джордж Шербан ловкий оратор, остроумный собеседник, умелый спорщик, но при этом не похоже, что он стабильно придерживается какой-то определенной точки зрения. Более того, этот человек сторонится классовой точки зрения, политической позиции. И тем не менее ему доверяют в высшей степени политизированные молодые кадры.