Шизофрения
Шрифт:
Быстрым движением смахнула вдруг навернувшиеся слезы и набрала номер на мобильнике.
— Мам!
— Алло! Кто это? Ты? Что случилось?!
— Да ничего. Просто… просто хотела сказать, что я очень-очень тебя люблю. Очень.
— Я знаю, милая… Ты у меня очень хорошая девочка… Но кругленькое больше не приноси.
До дома Александра доехала быстро, минут за двадцать, несмотря на пробку, уже нараставшую грозовой тучей у Триумфальной арки на Кутузовском. Номер с тремя буквами «А», прикрепленный на ее новую машину по звонку Кузи кому-то из милицейского начальства, позволял ехать даже по резервной полосе, пока еще свободной от вереницы надменных «дискотечных» машин с подлинными и фальшивыми мигалками, номерами с триколором, синими милицейскими, тремя буквами «А», «О», «С», неприлично-таинственными «ЕКХ», да и просто защищенных
Александру забавляли редкие и всегда почти бесплодные попытки некоторых безрассудных государственных мужей что-то административно реформировать в бюрократической системе, кого-то сократить, или в чем-то ограничить. Как в сказке, на месте отрубленной головы вырастали три новые. Ветряные мельницы, после очередной отчаянной атаки, небрежно стряхнув с мощных крыльев безрассудных смельчаков, продолжали невозмутимо крутиться, а государевых слуг и их приближенных становилось все больше: они плодились как раковые клетки вместе с должностными привилегиями, главными из которых, наряду с внешними атрибутами власти и избранности, была возможность распределять и ограничивать. Причем совершенно безнаказанно. Именно право «делить и не пущать» порождало неотвратимую денежную благодарность со стороны тех особо доверенных лиц, которым щедро перепадали государственные блага и возможности. Удобное для чиновников государство крепло день ото дня, вместе с ростом мировых цен на нефть и газ. Ну, а всегда неожиданные морозы и прочие природные и техногенные катаклизмы вызывали беспокойство разве что у членов корчившегося в предродовых муках сознательного гражданского общества, согревавших себя в вымерзающих многоэтажках горячащими сообщениями об очередном повышении стоимости коммунальных услуг, а заодно и горячительными напитками с подлинными и поддельными акцизными марками, а то и вовсе без таковых.
Загородный дом в престижном направлении в нескольких сотнях метров от МКАД, ставший в последнее время постоянным местом жительства Александры, достался ей по наследству от отца, ученого-оборонщика, который построил его в середине семидесятых на средства от Ленинской премии. Она родилась в этом доме, похожем на сказочный теремок, с резными наличниками и кованым флюгером-петушком на крыше. Многое внутри отец сделал своими руками в редкие свободные часы, получая удовольствие от смены деятельности. Разросшийся сад каждую весну радовал взрывом пышного бело-розового цветенья. Вишневые ветки укутывали окна спальни на втором этаже и дарили в июне сочные бордовые ягоды, до которых можно было дотянуться рукой прямо из окна. Осень, украшенная разноцветьем умирающей листвы, была здесь, в отличие от слякотной Москвы, не тягостной, а естественной сменой времени года. Зима радовала ослепительно-белым снегом и веселым гомоном соседских ребятишек, неутомимо спускавшихся с ледяной горки к пруду. Их прежде тихий дачный поселок в последние годы разросся помпезными постройками с бассейнами, теннисными кортами и домиками для охраны и прислуги, закрытыми высоченными бетонными оградами от посторонних глаз. Ей на калитку регулярно вешали записки и звонили какие-то люди, готовые купить участок с домом в любом состоянии за баснословные деньги. Александра решительно отказывалась даже тогда, когда были проблемы с финансами, не желая лишать себя воспоминаний и ощущений.
Мать после смерти отца, с которым прожила почти пятьдесят лет, сюда приезжала редко, постоянно находясь в увешанной старыми фотографиями городской квартире, чтобы «Егорушка не чувствовал себя одиноким». Отец — интеллигентный, неконфликтный человек, посвятивший всю жизнь любимой работе, скончался, как и жил, тихо, словно боялся побеспокоить близких. За день до смерти он, член партии, как оказалось, втихаря в младенчестве крещеный бабушкой — набожной супругой бывшего земского врача, — благодарно взглянув на дочь,
После вступления в права наследства Александра попыталась было переоформить дом и земельный участок на себя, но столкнулась с настолько отлаженной процедурой выжимания денег, что, потратив пару дней в бесконечных очередях и выслушав бесчисленное количество отговорок и замечаний, со ссылками на десятки неизвестных ей нормативных документов и внутриведомственных инструкций, поняла, что не готова посвятить процедуре оформления всю оставшуюся жизнь. В равнодушных сереньких глазках бесполых существ, выглядывавших из-за стен должностных столов-крепостей, был один немой, но вполне понятный вопрос, ответ на который можно было дать только через доверенного посредника. Посредник у нее был только один — Кузя, которому она и позвонила с просьбой помочь. Тот очень обрадовался, потому что после размолвки она сама ему позвонила впервые. Сказал, пряча усмешку в голосе, что вопрос, хотя, конечно, и не простой, но он постарается что-нибудь придумать. Соврал, конечно, про сложности. Просто в гости напрашивался. Пришлось согласиться…
…Молоденький сержант-гаишник на посту на выезде из города, столько раз прежде проверявший ее «жигули» на наличие страховки, техосмотра, отсутствие посторонних запахов внутри салона, наркотиков и оружия в багажнике, а то и просто тормозивший машину, чтобы перекинуться парой слов с красивой девушкой за рулем, демонстративно отвернулся. Ну что там может быть неправильно у новенькой «Ауди» с тремя буквами «А» в номере? Нарвешься еще. А работа хоть и тяжелая и вредная, но кормит. Глядишь через пару-тройку лет подержанную «бэху» по дешевке прикупить удастся. Как у командира взвода.
Едва она успела поставить чайник на плиту и переодеться, как увидела из окна, что к дому подкатил «мерседес», из которого проворно выскочил Кузя с букетом цветов и коробкой с тортом, посягавшим на ее очередную диету.
Со словами «Прекрасно выглядишь» и «Ну, я рад, очень рад, что у тебя, наконец, проблемы», счастливый Кузя чмокнул ее в щеку, вручил букет, скинул пальто и почти по-хозяйски расположился на диване в гостиной.
— Чай будешь зеленый или черный? А, может, кофе? — спросила она, доставая чашки и тарелочки для торта.
— Все равно что, главное — с тобой, Сашенька, — расплылся Кузя в довольной улыбке. — Так что у тебя за проблемы с домом? — поинтересовался он, чтобы сразу обозначить деловую цель приезда.
Александра рассказала. Красочно и живо, в ролях, используя навыки, полученные при посещении драмкружка в школе. Кузя терпеливо выслушав «хвалебную» песнь всем живущим и даже еще не родившимся чиновникам: кровопийцам, взяточникам, казнокрадам и бюрократам, с удовольствием отпил глоток чая и начал разговор. Циничный и откровенный. Бюрократический «ликбез», а может «мастер-класс»?
— Сашенька, я тебя, конечно, очень люблю, но нельзя же быть такой наивной! — покровительственно сказал он. — Скажу как очень близкому мне человеку, — Кузя сделал паузу, ожидая ее реакцию на высказывание, но Александра промолчала.
— Неужели ты не понимаешь, — продолжил он, — что мы — чиновники — есть правящий или, если угодно, господствующий класс со всеми классообразующими признаками, в том числе, со своими интересами?
Александра скривилась. Марксистско-ленинское учение о классах и классовой борьбе вызывало у нее наследственную аллергию по линии отца, с грустной обреченностью рассказывавшего дома о регулярных тоскливо-бессмысленных партийных собраниях, конференциях, семинарах по изучению материалов партийных съездов, ленинских чтениях и прочих важных мероприятиях, без которых оборонная наука неизбежно зачахла бы.
Кузя, заметив гримасу на ее лице, не смог удержаться от улыбки.
— Видишь ли, Сашуля, — голосом опытного учителя продолжил он, — мы создали закрытое, многофилиальное — я имею в виду регионы — акционерное общество под названием «Российская Федерация», в котором являемся членами совета директоров и исполнительным органом одновременно, а значит, — сделал паузу, тем самым, подчеркивая важность того, что будет сказано дальше, — реально отчитываемся только сами перед собой. Нет, мы, конечно, не снимаем с себя ответственности…