Школа 1-4
Шрифт:
Из небесной черноты и вправду начинает сыпаться редкий кружащийся снег. Ольга Матвеевна прячет руки в карманы, чтобы было не так холодно и смотрит на своего спутника. Снежинки падают мимо е? лица, прилипая к ресницам.
– Так вы, значит, настаиваете на своей правоте?
– тихо произносит полнощ?кий.
– Ленинизм, вам, стало быть, не указ?
– Бросьте, - тихо и серь?зно отвечает Ольга Матвеевна.
– Какой ещ? ленинизм.
– Ленин, Ольга Матвеевна, это не личность, это не учение. Это - закон. Закон, пожирающий своих исполнителей. Что вы на меня так смотрите? Я не стану насиловать вас, мне не нужны эти частности. Меня интересует общее положение дел. Видите эти ямы? Они вырыты тут уже давно. Когда идут дожди, вода собирается на дне, превращая их в лужи. Я видел, как лесные звери пьют
Ольга Матвеевна подходит к краю ближайшей ямы и опускается на колени. Спиридон Борисович ид?т следом, вынимает из кармана пистолет и приставляет его сзади к е? голове. В лесу стоит тишина, нарушаемая только отдал?нными глухими криками Надежды Васильевны, которой рвут ногтями срамную кожу в ч?рной тьме автомобиля. Обнаж?нные деревья, неподвижно погруж?нные в зимний сон, сплетают свои ветви в угольную кровеносную сеть.
– Вы, кажется, хотели что-то сказать? Вы даже не читали подписанных вами бумаг. Ведь это вс? чушь, Ольга Матвеевна, чушь, под которой стоит ваша красивая подпись. Так вы хотели что-то сказать?
– Я ненавижу нас, - тихо говорит Ольга Матвеевна, вынимая руки из карманов и раскрывая ладони перед собой.
– Всех.
– За что?
– За то, что мы есть. Нам всем нужно исчезнуть бесследно.
– Вот как? А что же останется? Видите ли, Ольга Матвеевна, здесь вы снова намереваетесь преступить черту, полагая, что именно за ней находится избавление. Ранее я часто думал найти такую женщину, как вы, которая обладает достаточной внутренней силой, чтобы ненавидеть жизнь, найти такую женщину и использовать как обычную, сделать е? беременной коровой, но теперь я, под влиянием, - пистолет в руке Спиридона Борисовича вдруг оглушительно хлопает, Ольгу Матвеевну сильно толкает впер?д за голову, и она кувырком валится в яму, с плеском ударяясь боком в воду на е? дне, произошедших событий окончательно понимаю, что мысль эта сама по себе глупа, потому что дело, Ольга Матвеевна, видите ли, не в человеке, а в продуцируемой им душевной силе, как то вашей, к примеру, любви, и когда сила иссякает, тут для меня нет больше интереса, и человек сразу превращается в труп, поэтому я при подобных обстоятельствах не задаюсь вопросом о причинах, чтобы не впадать в банальнейшую ошибку философии, спрашивая зачем или же почему, нет, я перевожу дело в иную плоскость, я задаю конкретные вопросы, решаемые обычно наукой, а именно: когда вы, Ольга Матвеевна, лишились своей души, оставшись только с вышеупомянутой вами ненавистью, и куда делась она, столь скоропостижно вас покинув?
Спиридон Борисович прячет пистолет в карман и задумчиво бред?т к машине, откуда вс? явственнее слышен вой беспощадно насилуемой женщины. Подойдя к кабине, от ударяет кулаком по двери фургона. Вой обрывается, и двое расхристанных мужчин выволакивают наружу полуголую Надежду Васильевну, неумело сгибающую ноги, они, да и рот е?, в крови, под глазом синяк, она охрипла от крика и закидывает голову назад, потому что из носа тоже сочится кровь.
– Туда, - махает рукой Спиридон Борисович в ту сторону, откуда приш?л. Военные хватают женщину за руки и тащат к ямам. Она снова начинает хрипло квохтать, булькая кровью, тогда тот, кто в?л машину, коротко бь?т Надежду Васильевну пистолетом по голове, и дальше слышен только удаляющийся треск кустов, которыми волокут е? тяж?лое тело. Наступает тишина, потом хлопают два выстрела. Спиридон Борисович садится в кабину, вытянув ноги через про?м открытой двери наружу. Окружающая машину лесная мгла наполняет его спокойствием и непрерывной ч?ткостью хода космического времени.
– Девчонок туда же?
– спрашивает его вышедший на просеку военный, назвавшийся Петром.
– Да, вс? в яму. Чего два раза стреляли?
– Да Певцов е? живой в яму повалил, а потом с первого раза по башке не попал.
– Не жалко было е?, Шаталов, только что нафаршированную?
– Да мало их что-ли, Спиридон Борисович.
– Точно. Ну, давайте, тащите туда девчонок. Вытряхнете их, мешки сверху побросайте и зарывайте. Быстрее, быстрее, ребята, времени мало, - Спиридон Борисович откидывается на сидении машины, закрывая глаза. Он не спал уже двое суток.
Двое военных сволакивают
Катю вытряхивают из последнего мешка. Снег падает ей в сжатое смертельной судорогой лицо, попадая в раскрытый рот. По шее проходит лиловый рубец от колготок.
– Это та, что удавилась, - говорит водитель.
– Уже опухла, сука.
– Слушай, Вовка, погоди, - П?тр вдруг расст?гивает штаны, начиная тихо, воркующе смеяться.
– Погоди, Вовка, гляди. Рот раскрыла, она пить хочет, он сме?тся, широко уперев ноги над Катиной головой, и пускает мочу, целясь девочке в рот. От смеха он попеременно переста?т попадать, пробрызгивая дорожкой семенящих капель по лицу. Моча вс? же быстро наполняет рот девочки и переливается через губы.
– А теперь, Вовка, смотри фокус, - говорит П?тр, встряхнувшись и пряча. Он приподнимает одну ногу и наступает ею Кате не живот. Катя вдруг сильно, хрипло рыгает, бульканьем выбрасывая мочу изо рта маленьким родничком. Водитель с руганью отшатывается от не?.
– Да не шарахайся, дурило, - хохочет П?тр.
– Это ж газы ртом вышли. Я надавил, газы вышли. А ты дурак испугался. Давай скинем.
– Да ну тебя на хуй, - мрачно говорит водитель, поднимая лопату.
– Сам скидывай.
– Да помоги ты, ?лки зел?ные, - с удивлением разводит руками П?тр.
– Говорю, сам скидывай. Какого хрена ты на не? ссал?
– А шо такое? Она же никому не расскажет, - сме?тся П?тр.
– Правда, детка?
– П?тр приседает, бер?т Катю за ноги, протаскивает по земле и, крякнув, швыряет е? в яму.
– Тяж?лая, блядь, - вздыхает он, снова выпрямляясь.
– Ну если я ссать хотел, так что мне, до города терпеть? А то, что на не? ссал, на девчонку, так это по ошибке. Не заметил, еб?на мать. Что тут видно в темноте, а она лежит, как колода. Так что ты уж, брат, извини.
Водитель молча упирает лопату и наседает на не? ногой. Они зарываю яму, ничего не говоря, только тяжело дышат. Лезвия лопат с металлическим харканьем врезаются в холодную землю, намет?нную кучей на краю ямы, комья сыпятся вниз, покрывая голые тела мертвецов стохастической рябью помех, словно они разъедаются ветром сухого гниения и порывами растворяются прямо на глазах. Вскоре трупы уже не видны под слоем земли, а двое с лопатами вс? продолжают бросать комья на то место, где они были когда-то, чтобы никто не смог отличить его от других лесных мест, чтобы оно поросло обычной травой и древесной молодью, чтобы вылупились тут одной осенью из-под мха грибы, и чтобы память человеческая не нарушала постепенного вростания корней, выделяя здесь могилу, потому что все могилы на земле вс? равно теряются, а трупы, некогда заложенные в них, вс? равно рассыпаются в прах, и нет по большому сч?ту нужды их вспоминать.
Когда яма сравнивается с поверхностью почвы, они утаптывают место захоронения сапогами и нагребают на него давно умершую траву, оторванную от земли ещ? во время углубления ямы.
– Ветками надо забросать, - замечает П?тр.
Водитель с размаху втыкает лопату в грунт, чтобы освободить руки для новой работы. Под его ногами, под тяж?лым рыхлым слоем земли, где он не может видеть и слышать, в грязной ношенной одежде, которую никому даже и в голову не приходило для дальнейшего использования снять, судорожно сжимается детское тело, выворачивается и еле различимо стонет от нечеловеческой, тупо порющей живот боли, и кровь вытекает изо рта на щеку, маслянистой, ч?рной струйкой, и сырая ч?рная земля засыпается в поменявший положение рот, потому что вс? там, ниже земли, ч?рное, нет там места свету, там прячет природа только то, что уже не нужно и должно стать бесформенной м?ртвой нефтью будущей жизни, и ещ? тех, кто трудится над разрушением формы, поедая погреб?нным руки, рты и глаза. Режущий удар лопаты. Катя снова начинает жить.