Школа 1-4
Шрифт:
Они молча идут пустой деревенской улицей, разбивая прикладами ч?рные окна домов, в которых свистит метель, а может быть это птицы смерти поют в глубине безжизненных изб, где лежат, закутавшись в одежду и одеяла даже не м?ртвые, а призраки м?ртвых, выжженные морозом мумии советских людей. Раньше здесь был колхоз имени Ленина, теперь тут некрополь, белый кладбищенский лабиринт, свежевыкрашенный снегом, и их собственные следы, следы ещ? живых, бледнеют на глазах, покрываемые тюлевым саваном вьюги.
Названия этим людям нет, ни в одном секретном сейфе не пылятся свидетельства о них, имена их забыты, словно не рождались они вовсе на свет, их не существует, и тем не менее они есть, я помню их лица, как воочию перед собой, я помню их голоса, словно
Наш отряд был создан в двадцать втором году по прямой директиве правительства, и ни один орган власти не знает больше о н?м, потому что согласно самой идее нашего государства, согласно теории великого Ленина и практике великого Сталина нет и не может быть повода для нашей жизни, а вс? равно она есть, и есть она непрерывная битва, потому что боремся мы со злом, тем, которого не может постичь своей наукой человечество, идущее в свет, так огромно оно, как огромна смерть по сравнению с жизнью отдельной личности. И, может быть, путь к будущему - это светящаяся стеклянная дорога, проложенная среди м?ртвого пространства страшного сна, люди не должны знать об этом теперь, им рано ещ? это знать, канатоходец не должен смотреть себе под ноги, иначе он упад?т, наступит время, может быть, через сотни лет, и о нас напишут легенды, девушки споют о нас песни, разве это существенно теперь для нас, ведь мы избраны быть впереди, и это наше особое, никому недоступное больше счастье, только Ленин и Сталин знают о нас, они нас сотворили, и мы есть их вооруж?нная рука.
Яков, о тебе первом скажу я, ты ведь был и оста?шься нашим командиром, хотя чин военный тебе и не положен, ты из первых, ещ? из тех, кто воевал в гражданку, ты больше всех нас коммунист, потому что стал им тогда, когда за это сдирали кожу и вырезали зв?зды на спине, ты родом откуда-то из-под Вологды, большим ростом вышел, усов не брил, ты деревья ломать можешь, а тебя никому не сломить, Яков, на веки вечные. Кто ш?л рядом с тобой, тот потерял свой страх и не может вспомнить его лица, будущие люди одну всего статую воздвигнут в память о наших тяж?лых временах, временах борьбы, железную статую, огромную, как гора, и это непременно будешь ты, балтийский матрос, не зная тебя, они вс? равно выплавят из серого металла тво? лицо, это суровое лицо убийцы бессмертных богов.
Василий, какой сибирской национальности принадлежишь ты, чукча ты или тунгус, арканил ли твой отец оленей в пегой тундре, окруж?нный облаком болотных комаров, или бил куницу в лежащих по пояс та?жных снегах, сам не знаешь, и матери своей не помнишь, только когда туго, когда смерть уж совсем близка, молишься ты, Василий, на родном языке, нам всем чужом, зов?шь духов своих древних, креста на тебе, паскуднике, нет, а дважды ты никогда не стрелял, бь?шь без промаха, мужика, бабу ли, старика или реб?нка, правда всегда за тобой. Ты единственный из нас, кто сме?тся, Василий, луна и зв?зды - вот истинный дом твой, когда-нибудь ты прид?шь туда, и тебя встретят те, кого ты любишь.
Ты теперь, Варвара, ну что мне ещ? сказать о тебе. Волосы твои смоляные вьются, как козья шерсть, любишь ты лицо под дождь подставлять, никто из нас не знал тебя, как женщину, инженер один, говорят, знал, да прирезала ты его, потому как жизнь тебе человеческая в тягость, воля тебе нужна, как зверю дикому, взглядом воду портишь, горька становится, глянешь на тебя в полумраке костра - страшно станет, матерь твою, Варвара, огн?м сожгли, так Яков говорит, может, и правда, сожгли? Кто из нас не любит тебя, душа ты наша, женщина, злое, т?мное от грязи и солнца широкое лицо тво?, привыкшее видеть смерть, кто из нас не целовал тебя в минуты победы, над трупами нелюдей, истерзанную в пот и кровь, и долгими ночными переходами кто не оглядывался на тебя, идущую всегда последней, чтобы вспомнить твою красоту и зов будущего, незаживающей раной хранящийся в груди твоей, сколько бы ты не стискивала зубы, хрипя от ненависти, будущее вс?
Той вьюжной ночью, в густом снежном дыму, мы снова оказываемся одни, одни против бушующей стихии зла, может статься многие годы таившейся в забытьи, чтобы найти себе выход здесь, помощи нам не будет, если мы умр?м, нас сразу вычеркнут, резинкой сотрут с листа, о нас ведь даже думать запрещено, не что нас спасать, никто нас никогда не спасал, и трупы погибших мы хоронили в полях, безо всяких обозначений, только Яков знает, где все они лежат, только он единственный знает. Той вьюжной ночью мы стискиваем друг другу руки, как всегда, потому что неизвестно, кто из нас останется жив, мы смотрим друг другу в глаза, потому что кроме нас самих некому почувствовать нашу боль, наше горе, нашу великую скорбь, потому что мы сразу поняли: это будет битва не на жизнь, а на смерть.
В первой избе, порог которой мы переступаем, Яков переворачивает ногой лежащий на полу труп молодой женщины, хрупкие волосы осыпаются с е? головы, как хвоя, лицо черным-черно, зам?рзла вытекшая из глаз кровь, Яков склонился к ней, надавил на щ?ку пальцем, она хрустнула и провалилась, как корочка угля на недогоревшем полене, мы понимаем, что это значит, это значит ужас, который возвращается только раз во много веков.
– Снегурочка, - говорит Яков. Мог бы и не говорить, все и так поняли. Снегурочка. Спаси нас, Господи.
Как неживые тени, крад?мся мы утратившими форму улочками. Е? здесь давно нет, но она могла устроить нам смертельную ловушку, очень мало на свете есть существ безжалостнее и опаснее снегурочки. Появлению е? всегда предшествует огромное количество сотвор?нного зла, она есть мера, посылаемая потусторонними силами, чтобы человек не забылся и на собственном затылке почувствовал ледяное дыхание вечной ночи. Кто позвал е?, того наверняка уже нет на свете, но она не остановится теперь, она будет кружить по земле, сея и сея смерть, пока е? саму не убь?шь. Все эти вставшие трупы, упыри да навки - лишь творения е? ч?рной души, да, есть у не? душа, непроницаемая, как колодец в глубину земли.
На окраине деревни, на покрытом снегом холме, мы находим е? следы, тоненькую цепочку луночек в снегу, словно тут прошла лиса, и место, где она стояла, глядя на дома, тогда ещ? живые, в окнах, наверное, горел свет, дети играли в снежки, но она взяла и убила их, м?ртвой своей рукой, превратила в выгоревшие куклы, не умеющие дышать. На вершине того холма Василий доста?т деревянную стрелу и втыкает е? себе в щеку, кровь на острие тянет на север, и мы быстро ид?м туда, проваливаясь по колени в мягкий молодой снег, как голодные волки, ид?м убить е? или умереть.
На рассвете, посреди озимых полей, мы снова ловим е? следы, и вскоре находим вытянутую ямку, где она спала. По ямке легко определить, что это девочка среднего школьного возраста, у такой хоть шаги короче. Мы ид?м дальше, не сбрасывая темп, потому что должны догнать е? раньше, чем она заметит погоню. К одиннадцати часам утра мы находим свежий след, ведущий прямо на север, может быть, она ид?т к полюсу, домой, сама хочет исчезнуть, кануть в родное небытие? Около полудня след опять начинает разметать, будто мы повернули назад, или время повернуло назад, но кровь на стреле тянет на север, усталые, мы переходим на рысь, сменяя передового, вот-вот мы должны е? нагнать, Василий пристально всматривается в ровный седой горизонт, не появится ли там движущаяся точка, он непрерывно должен следить за стрелой, потому что снегурочка может залечь в снег, пропустить нас впер?д, и тогда начать убивать. Начинает идти снег, вс? гуще и гуще, поднимается ветер, лепящий хлопья в лицо, забивает рот и ноздри, мы теряем скорость, в половину третьего стрела сворачивает на северо-запад, она заметила нас! В туманных чащах метели снегурочка жив?т в своей стихии, а мы слепы, в нескольких шагах уже невозможно стрелять, мы падаем в снег и полз?м, и каждый молится по-своему, Господи, кто бы ты ни был, Дух или Зверь, защити нас.