Школа 1-4

Масодов Илья

Звенит звонок. Когда его эхо растворяется в т?плых солнечных коридорах школы, некоторое время ещ? царствует тишина. Потом за стенами классных комнат нарастает гомон, за спиной Марии в конце коридора открывается дверь, и несколько учеников младших классов со смехом вырываются на долгожданную свободу, на ходу поправляя ранцы и раздавая друг другу пинки. Открывается ещ? одна дверь, за ней другая, и скоро весь коридор уже наполнен смехом, криками и топотом бегущих ног. Мария выжидает несколько минут у окна, и поднимается наверх, где к Антонине Романовне уже заходят ученики следующего класса. Машинально ответив на приветствие одной знакомой девочки, но не решившись поднять на не? покрасневшие глаза, Мария быстро собирает свои вещи в портфель. Лавируя среди ещ? несущегося коридором потока младшеклассников, иногда больно задевающих Марию каменным детским локтем или плечом, она спускается на первый этаж и выходит во двор. На улице совсем тепло, еле заметные древесные животные ветра пробираются листвой стоящих перед

школой каштанов, на белом заборе, в переменчивом световом мире виноградных лоз чирикают воробьи. Мария заворачивает за угол школы и, идя под самой стеной, достигает пролома в заборе. Она оглядывается, чтобы убедиться, что никто не наблюдает за е? бегством, выставляет из отверстия наружу портфель, затем перебирается сама и быстро ид?т по тротуару к перекр?стку.

Когда Мария погружается в прохладную тень родного двора, холод ужаса пронизывает е?. Она думает о том, что сделает с ней отец, если узнает о двойках. Злополучная страница дневника уже лежит, скомканная в урне на троллейбусной остановке, Мария вырвала е?, зайдя в парадное близлежащего дома, поставив портфель на пол и прижав раскрытый дневник к животу. Но если Антонина Романовна действительно позвонит папе, как она говорила... Мария не хочет думать о том, что будет тогда, но вс? равно думает, представляя себе вс? так, как бывало раньше. Папа будет долго и спокойно говорить с ней, а потом велит встать на колени, зажать руки между ногами, и начн?т бить по голове и, хватая за волосы, по лицу. Это всегда кончается тем, что Мария начинает вопить и закрываться руками, и тогда отец затыкает ей лицо подушкой, чтобы соседи не слышали крика, и бь?т сложенным вдвое ремн?м, оставляя на руках кровавые полосы, больно, очень больно, так что в конце она уже просто свернувшись, лежит на полу, сама прижимая подушку к лицу, вцепившись в не? зубами, и молит про себя, чтобы кончилось истязание, чтобы очередной удар был последним. Маме папа называет вс?, что происходит с Марией, непонятным словом "экзекуция", и мама никогда не жалеет Марию, и пока та не прид?т вечером к отцу в гостиную и не скажет, что будет изо всех сил стараться и учиться хорошо, вообще не разговаривает с ней и на любое слово Марии отвечает, что не хочет разговаривать с проклятой дурой.

Сама мама бь?т Марию редко, в основном тогда, когда Мария провинилась, а отца нет дома или он устал, только один раз родители били Марию вместе, когда она случайно разбила вазу, которую папа подарил маме на день рождения. Это было два года назад, но Мария помнила до сих пор, как мама сильно д?ргала е? за волосы, зажав рот подушкой, заглядывала в глаза и говорила: "Будешь ещ?, дрянь? Будешь ещ?, дрянь?", а папа стегал ремн?м по чему не попало, и лицо его было покрасневшим и таким страшным, что долго потом снилось Марии. Родители в тот день были страшнее животных, словно взбесились, а когда Мария уже лежала в постели, д?ргаясь от плача, потому что вс? у не? болело и она думала, что умр?т, они как-то странно выли у себя в комнате, и мать кричала, словно отец хлестал е? саму ремн?м, только звука ударов слышно не было, а может Мария просто оглохла от долгого плача и крика.

Сегодня суббота, но Мария надеется, что отцу пришла очередь дежурить в больнице и он прид?т домой только завтра. В полут?мном парадном, куда, просачиваясь сквозь угол пыльного окна, проникает лишь ничтожно малая часть властвующего снаружи солнечного света, она нажимает тугую и шершавую от спичечных ожогов кнопку лифта, цвета засохшей крови. Лампочка внутри кнопки не зажигается, но лифт вздрагивает где-то под крышей дома, в сво?м логове, вздрагивает и замирает, чтобы с лязгом двинуться вниз, как топор огромной гильотины небес.

Стоя в его тускло освещ?нной кабине, Мария смотрит на пыльную линию ч?рной резины, разделяющую сомкнутые двери, глупо, как кролик, видящий приближение мужика с тесаком. Сердце бешено колотится у не? в груди, словно пытаясь вырваться из обреч?нного на нестерпимые мучения тела. В лифте противно пахнет табаком и удушливыми деш?выми духами. Возле панели с кнопками этажей на пластмассе нацарапано изображение мужских гениталий с соответствующей подписью.

Мария отворяет дверь квартиры своим ключом и сразу обнаруживает туфли отца на коврике в прихожей под вешалкой. Нетв?рдыми шагами она проходит коридором, останавливается возле двери гостиной и говорит сидящему в кресле с газетой отцу:

– Привет, папа.

– Принеси мне дневник, - не поднимая глаз от газеты, говорит отец, и Мария понимает, что Антонина Романовна уже позвонила ему прямо из школы. В голове Марии вста?т холодный фонтан и она чуть не падает в обморок.

– Сейчас, я только переоденусь, - тихо мямлит она и ид?т в свою комнату, уже плохо понимая, что она должна делать и где она находится. В комнате она ставит портфель на пол у письменного стола и садится на стул. На лице Марии выступает пот. В первое мгновение она подда?тся надежде, что, может быть, отец ничего ещ? и не знает, а просто решил проверить е? дневник. Он может не заметить вырванной страницы и вс? обойд?тся. Но Мария сразу убивает эту надежду, уж слишком холодно звучал голос отца, он даже не ответил на привет, сразу потребовал дневник, конечно, он уже вс? знает. Море безысходности заливает Марию, она затравленно оглядывается по сторонам,

словно пытаясь отыскать в окружающих предметах хоть какой-нибудь выход, но понимает, что е? комната - это просто ловушка, в которую она попалась, и теперь ей конец. Сл?зы снова проступают на глазах, она всхлипывает и прижимает дрожащую руку согнутыми пальцами ко рту.

– Мария!
– зов?т е? отец. Он хочет взять е? за волосы и бить. Она вдруг вспоминает, что около него на стуле лежал вынутый из брюк ремень. Сперва она не обратила на ремень внимания, но он автоматически запечатлелся в памяти, и теперь всплыл, как символ неотвратимого наказания, которое начн?тся уже скоро, через несколько минут.
– Мария!
– кричит из комнаты отец, и в голосе его уже проступают нотки ярости. Мария понимает, что чем злее он будет, тем дольше будет е? истязать, и вста?т со стула, чтобы идти на казнь. Она вся дрожит, целиком, когда пробирается коридором, касаясь стен, к двери гостиной, держа в руке дневник.

– Я иду, папа!
– выкрикивает она, стараясь подавить сл?зы. Однако на самом пороге камеры пыток страх побеждает е?.
– Сейчас, я только зайду в туалет, - говорит она. Да, ремень лежит на стуле. Отец смотрит на не? со своим безжалостным спокойствием, откладывая газету в сторону.
– Я только в туалет, - повторяет Мария, прижимая дневник к груди.

– Хорошо, - отвечает отец.
– Давай быстрее.

Мария направляется к двери туалета, соседствующей с входной, и, не отдавая себе отч?та, что творит, сбрасывает тапки, всовывает ноги в туфли, тихонько открывает дверь квартиры и выбирается на лестничную клетку. Не затворив за собой дверь, чтобы не щ?лкнуть замком, она бросается по лестнице вниз, боясь связываться с лифтом, она бежит и бежит, перепрыгивая через ступеньки, одной рукой хватаясь за перила, а другой держа дневник, спускается до первого этажа и выбегает на улицу, нес?тся вдоль дома, у самой стены, так чтобы е? нельзя было увидеть с балкона, заворачивает за угол, пересекает по вытоптанной тропинке газон и только тогда переходит на быстрый шаг, задыхаясь и оглядываясь, потом перебегает проезжую часть и прячется за газетным киоском на остановке троллейбуса. Уже там, в прохладной тени каштана, прислонившись спиной к железной крашеной синим стенке киоска и упираясь ногами в забросанный окурками и об?ртками мороженого участок ничейной земли, Мария осозна?т последствия своего бегства и ужасается им. Она представляет себе, что отец уже ищет е?, находит открытую дверь, ид?т по е? следам. Она осторожно выглядывает из-за киоска на другую сторону дороги, но отца там нет. Возле каштана стоит полная женщина с сумкой, откуда торчат стебли зел?ного лука. Мария знает, что все взрослые находятся в сговоре между собой, и что если сейчас появится отец и начн?т звать Марию, эта самая женщина выдаст е?, потому что в лице женщины тоже нет никакой жалости, она тоже принадлежит сообществу взрослых и тоже бь?т своих детей.

Троллейбус вс? не едет. С его красным телом, увенчанным тонкими рогами штанг связана теперь единственная надежда Марии. Ей нужно как можно быстрее уехать отсюда, вс? равно куда. Мария стряхивает с платья лоскуток паутинной пыли, прицепившийся к нему, вероятно, во время спуска по лестнице, вытирает глаза и снова выглядывает из-за киоска. Отца по-прежнему не видно на той стороне. Мария смотрит, как девушка с лицом неправильной формы, наполовину освещ?нная солнцем, прода?т двум школьникам мороженное из белого ящика, на котором нарисован смеющийся пингвин. Марии тоже очень хочется есть. Вдруг на тротуар из двора выходит отец. Он внимательно оглядывается по сторонам, ища глазами Марию, которая снова прячется за киоск, до боли стискивая пальцами пластиковую обложку дневника. Она слышит, как из-за поворота выезжает троллейбус, тягуче визжа и поминутно притормаживая, чтобы выбрать себе нужную дорогу на глади шоссе. Женщина с сумкой уже движется в сторону бровки, но Мария жд?т до последнего, и только когда слышит стук открывшихся к спасению дверей, покидает сво? убежище и заходит в жаркую духоту электрической машины, где сидят покрытые горячим потом пассажиры и бьются о стекло перевозимые против их воли на неизмеримые пространства голода мухи. Мария, едва зайдя в троллейбус, сразу же приседает, делая вид, что ей что-то попало в туфель, на самом же деле, конечно, для того, чтобы отец не заметил е? в полупустом троллейбусе через окно. Грязный резиновый пол под Марией трогается, троллейбус набирает скорость, минует перекр?сток, и только тогда Мария влезает на ж?сткое сидение с разодранной спинкой, упирая колени в тв?рдую плоскость предыдущей, и начинает думать о возвращении домой.

Ведь у не? нет никакого другого пути кроме пути назад, ей негде больше жить. Когда она верн?тся, родители, наверное, будут бить е?, как тогда, за вазу. Мария решает заболеть на улице от голода в надежде, что тогда е?, может быть, наконец пожалеют, поймут, наконец, до чего они е? довели, потому что Мария до сих пор, несмотря на все истязания, вс? ещ? верит, родители ведь любят своих детей. Когда она болела зимой гриппом, мама ведь не ходила на работу и сидела у е? постели, поила Марию чаем с малиной, мерила ей температуру и вздыхала, а ещ? по утрам пробовала лоб Марии губами, хотя могла сама заразиться и заболеть. А папа ведь подарил ей на день рождения велосипед, хотя Мария плохо училась и у не? в третьей четверти были почти все тройки.