Школа будущего, построенная вместе с детьми
Шрифт:
Если у свободного человека есть возможность делать выбор, он будет его делать – куда денется? Если есть возможность формировать, высказывать свое мнение и сталкивать свое мнение с другими – не может не возникать за него ответственности. Куда денешься?
Говорят, для того, чтобы демократия не превратилась в охлократию, необходим определенный уровень культуры. Но я не думаю, что к демократии можно двигаться лишь опираясь на высокий уровень культуры людей. В школе, как и в обществе, сначала надо дать детям не видимость свободы, а ясно видимую свободу в образовании. Свободу самим организовывать свою жизнь, выбирать предметы, выбирать учителей…
Конечно,
Мы приняли школьную конституцию, и все подчиняемся одним законам. А в конституции написано, в частности, что общий сбор имеет право наложить вето на любое решение директора. Конечно, общий сбор нередко принимал решения, которые шли вразрез с моим мнением. Но в этом и суть демократии. Авторитет может быть только неформальный. Я, например, не смог исключить из школы одного стервеца. Но сам факт этого разбора (ребята его защищали, жалели, но и давали оценку его поступкам) и моего уважительного отношения к общему мнению очень важны.
Или вот уже несколько лет я не могу добиться отмены обязательных домашних заданий. Моя логика проста: задания должны быть только добровольные. Такой закон нужен, потому что он помогает самоопределению. Я сажусь за домашнее задание не потому, что боюсь учителя, а потому, что мне нужно потренироваться. А другому не нужно. Возражают, как ни странно, больше ученики, чем учителя. «Палочка» нам, мол, все же нужна.
…В этом году мы выбрали новый Совет школы. Я им пожаловался, что не могу пробить закон о домашних заданиях. Может быть, они помогут. А другого способа действовать у меня нет.
Каждый должен выбрать себя сам, и ни школа, ни учитель, ни коллектив не имеют права заменять собою этот выбор. Но вот создать ситуации выбора, как можно более разнообразные, мы обязаны.
Беда в том, что учитель, который должен сегодня растить свободных, независимых людей, сам закрепощен еще больше, чем его ученики. И ему еще труднее избавиться от этого духовного крепостничества, обрести, определить себя – естественного, живого, нефальшивого.
Меня часто спрашивают: откуда вы набрали таких учителей? Да ниоткуда, они сами «сделались». Если нормальному, незатурканному учителю дать возможность свободно и творчески действовать, забыв о спущенной сверху программе, которую он обязан вдолбить в своих учеников, о соотношении двоек с пятерками, которые ему предстоит выставить в конце четверти, – такой учитель способен на чудеса.
Символ новой школы – педагог, осознающий свою недостаточность, который отошел от сознания собственной «правоверности». Ведь 90 процентов педагогов в любой ситуации уверены: со мной-то все в порядке, а не в порядке с детьми, с родителями, начальством. Именно неудовлетворенность дает толчок к развитию.
И может, куда важнее, чтоб ребята видели в педагоге не готовый «образец для подражания», а сердцем воспринимали его неудовлетворенность собой, тревогу, муки несовершенства.
Как появилось такое понятие: школа самоопределения? Действительно, ведь слово не из детского лексикона. «Самоопределение –
Иногда спрашивают, какой концепции самоопределения я придерживаюсь (их в психологии около тридцати). Я отвечаю: «Никакой». Потому что ни одна из теорий не создала школу. Педагогический бульон, который я пытаюсь приготовить, не теориями создается. Здесь все конкретно: дети, отношения с ними, дела, право на выбор учителей, предметов, темпа продвижения, результатов, критериев…
В ситуациях выбора и ответственности
Недавно один коллега мне признался: а я понял, есть школы технологические, а твоя – атмосферная… Ну и что это такое – атмосфера? – спросил я его… Во всяком случае, я на этот вопрос ответа не знаю.
И не могу я сказать, каким знаниям должна научить школа. В сознании каждого из нас, взрослых, какой-то образ этого минимального набора знаний присутствует, только у всех он – разный.
Меня всегда лукаво пытают: а грамотно писать школьники должны? А владеть счетом? На что я отвечаю: даже самые отстающие, именуемые двоечниками, в живой жизни считают порой лучше нас с вами и получше отличников. Да и вообще математика – не для умения считать.
Что касается родного языка… Да, взрослый человек должен уметь писать. Но кто сказал, что он обязан научиться писать в семилетнем возрасте? Кто определил, какие правила он должен знать и уметь ими пользоваться в семь или десять лет?
И потому первоклашки у нас не пишут. Тексты – сочиняют! За них записывает учитель. До тех пор, пока ребенок сам не попросит его научить писать. Есть у нас такой парнишка, Леша Давыдов, чего-то он на уроке придумал (про верблюда, кажется), учитель записал его гениальную фразу на очередном длинном полотнище, типа обоев, и обратился к классу: ребята, послушайте, как здорово придумал Леша…
На следующий день тот подбежал к учителю и возбужденно спросил: где вы записали то, что я вчера сказал? Учитель показал, Леша стал вглядываться в буквы и срисовывать их в свою тетрадь; видно, ему было плохо, фраза была написана высоко, так он стул подставил, каждую буковку запоминал, бегал к тетрадке, снова взбирался на стул… Вот с этого момента его можно учить писать. И наши филологи утверждают: ребенок должен сформировать свой стиль устной и письменной речи, а грамотность должна этот стиль обслуживать!
А наши девятиклассники в начале сентября писали первое в учебном году сочинение. Вместо неизбежного «Как я провел лето» на доске – список из пятнадцати тем, которые придумали сами ученики: «Монолог дождевой капли», «Кошмары моего лета», «Послевкусие…». Хочешь – выбирай из списка, хочешь – придумай свою. Если сочинение пишешь про то, что ты сам подумал и почувствовал, тогда ты овладеваешь словом.
Мы учим ребят ситуациями выбора и ответственности. Когда не каждый урок тебя отмечают, а говорят: вот, выбирай на месяц сколько хочешь домашних заданий, но через месяц ты должен написать контрольную работу. И т. д.