Школа Добра
Шрифт:
А темный адмирал, не ведая о моем внезапном интересе, раздавал указания, распределял роли, назначал позиции, но вдруг замолчал, обернулся и изумленно посмотрел прямо на восхищенно рассматривающую его меня. Ну, или почти посмотрел, потому что я, кажется, успела спрятать за колонну свой любопытный нос. Предметницкая толпа зашевелилась, недоумевая, почему же Александр замолчал вдруг на середине предложения. Я, откровенно говоря, тоже заволновалась. Но по совершенно другой причине.
После минутного замешательства – может, даже больше, чем минутного, потому что у меня за это время сердце едва не остановилось –
– Так, значит вопрос со стратегическими запасами мы решили... Теперь переходим к запрещенным методам. И я предлагаю воспользоваться нашим нетайным, но очень действенным оружием.
Попа моя почувствовала неладное и прокричала бы мне прямо в ухо, если бы смогла:
– Беги!!! – но не успела, и их темнейшество закончило свою мысль:
– Так как Юлка Волчок единственный существующий в мире пуговичный снайпер, думаю, стоит задействовать ее уникальное умение в сегодняшней важной битве.
"Он меня ненавидит!" – мысленно воскликнула я, выбираясь из-за колонны с независимым видом. Нос задрала повыше, руки в карманы юбки засунула поглубже и маминой равнодушной походкой прямо в пасть к адмиралу двинулась. И еще улыбалась при этом. Потому что улыбка, конечно же, самое сильное оружие женщины.
Александр в долгу не остался, оскалился коварно и... и тут я вспомнила, что хотела узнать, какого цвета у него глаза. Синие. Нет, зеленые. Нет, все-таки синие. Как море в солнечную погоду. Совершенно бирюзовые. Я таких не видела никогда раньше. Бывает же...
Их темнейшество зажмурилось, прервав наш зрительный контакт, а потом, глядя поверх моей головы, продолжило свою мысль:
– Никто, кроме Юлы, толком не знает, как это работает, но я готов пожертвовать всеми пуговицами со своего кителя, чтобы только ей удалось лишить соперника стратегических запасов.
Среди серо-черных рядов послышались смешки. Что же касается меня, то я сначала начала говорить, а потом поняла, что собираюсь сказать, но язык остановить уже не могла:
– Смотри, раздену тебя догола... Не боишься?
Черт! Черт! Черт! Я этого не говорила! Пожалуйста, только не отвечай ничего! Я совсем не это хотела...
– Не боюсь, – ухмыльнулся Александр и из-под ресниц стрельнул в меня волчьим взглядом. – Боится пусть противник, а я, ради победы, готов на любые жертвы.
Готов, значит... Ну, ладно...
– Тогда раздевайся, – улыбаюсь честно и вру нагло. – У меня пока прицельно, безотказно и безошибочно только с золотом получается.
Александр воздуху набрал, чтобы ответить, но вместо ответа только выдохнул. Молча расстегнул китель и протянул мне. И по глазам вижу, знает, что вру. Откуда? О результатах исследования только мы с ректором знаем. Вряд ли Вельзевул Аззариэлевич перед их темнейшеством отчитываться станет.
Поэтому снова искренний и независимый вид. Вообще не понимаю, откуда такие подозрения ко мне невинной. Как говорят, не пойман – не вор. А пижоном вообще вредно быть. Видите ли, обычные пуговицы ему не угодили...
– Юл, ты куда? – окликнул меня Веник, когда я с Александровским кителем через плечо деловой походкой из зала выходила.
– Пойду займу стратегически важную позицию на кухне, – честно призналась я и двинула к окну факультетского пищеблока.
Веник завистливо посмотрел мне вслед. Его Александр сегодня определил водометчиком, а водометчиков мочат первыми. Так что, быть Венику мокрому как цуцик сегодня ночью.
На кухне никого, что понятно. Все же разбегаются по основным позициям, готовятся к веселью и предвкушают постпраздничное пьянство. Я уселась на подоконник, зловредно оторвала с кителя Александра все четырнадцать пуговиц и десять из них спрятала в карман. А что, он же клялся, что готов всеми пожертвовать. А четыре ровненьким рядком разложила перед собой на подоконнике в ожидании полуночи.
Когда часы на башне ударили в первый раз, я сплела петлю, представляя себе комнату Тищенко, где хранился стратегический запас. Ох, зря гениальные ручки понадеялись, что я только дружески моргну, заметив огромную бочку, неожиданно возникшую в центре его покоев. Привязала узел, улыбаясь от мысли о волне, которая всего через несколько ударов хлынет из комнаты старосты первокурсников и затопит весь химический корпус. К девятому удару снаряд был полностью готов, рука отведена для замаха. Десятый удар. Одиннадцатый. А потом вдруг ехидное и злое:
– Попалась!
И огненным кнутом по рукам так больно и неожиданно, что из глаз брызнули слезы. И путы на ноги, а на голову совершенно немагический, холщовый мешок. Я почувствовала, что задыхаюсь, выпустила из рук заготовленный снаряд, подумала о том, что Александр убьет меня за невыполненное задание и провалилась в удушающую темноту.
В себя пришла от холода. И еще от того, что ругались рядом. Ругались негромко, но очень зло.
– Тебе-то что до этого? Не понимаю! – в шипящем говоре опознала Сандро. Странно, если бы обошлось без него. И я решила, что признаков жизни пока проявлять не буду. Может, хотя бы поволнуется...
– Я, кажется, в прошлый раз доходчиво объяснил, – ответил братцу некто и выругался некрасиво. – Черт! Идиоты твои... она же мерзнет!
Меня встряхнули слегка, заворачивая во что-то теплое и пахнущее вкусно. Вот так вот! Как-то не с той стороны забота пришла...
– Они не мои... твои, скорее... И вообще, Ясень, не суйся, это семейное дело!
Все-все папе расскажу: и про огненный хлыст, и про мешок на голове, и про похищение это, брат называется... И про то, что мерзнуть оставил на холодной земле. Вот ему дома устроят!
– Не ори! – отозвался неизвестный мне Ясень громким шепотом. – Разбудишь!..
Замолчали. Лежу – не дышу. Охота все-таки узнать побольше подробностей, прежде чем папе наябедничать. А уж я не постесняюсь. Тут одним подзатыльником не обойдется!
– Уже разбудил! – недовольно заметил заботливый мистер Икс, и я поспешила распахнуть глаза, любопытно же посмотреть, кто тут так обо мне печется.
И ничего не увидела. Темнота, хоть глаз выколи. Ослепла... Паника накатила даже не волной, девятым валом, я снова почувствовала, что задыхаюсь, хотя никакого мешка на голове на этот раз не было, потому что морозный воздух весьма ощутимо щипал за щеки. И я закричала страшно и громко. И, кажется, сама от своего крика немножко оглохла, потому что в голосе Ясеня послышались знакомые нотки, такие знакомые-знакомые, вот только идентифицировать их я не успела. Потому что этот недоузнанный голос прошептал ласково: