Школа Добра
Шрифт:
Всю ночь не спал, размышлял о причинах своего неожиданного добросердечия и человеколюбия.
Воскресенье.
Цыпленок на завтрак явился при полном параде, Горничная пожертвовала жилеткой, оставив ее в комнате, немедленно заслал к ним домовых и, не дожидаясь окончания завтрака, сжег отвратительную вещь, запершись в своей ванной. Немного полегчало. Настроение не испортила даже небольшая стычка с девицами, возмущавшимися фактом воровства в институте.
– У нас в Школе такого бы никогда не случилось! – бушевала Горничная, а Цыпленок
В обед одна из студенток, не иначе готовясь к практикуму по стервозности, случайно опрокинула на блондинку тарелку супа, до безобразия замарав форменное уродство, которое школьницы именуют гордым словосочетанием "предметницкая форма". Приезжая расплакалась, потому что местная сказала ей что-то, я не расслышал что именно, но Цыпленочку не понравилось, он поглядывал на стервочку никак не цыплячьим взглядом и злобно глазами поблескивал.
Надо проследить за тем, чтобы платье раз и навсегда потерялось в прачечной.
Сегодня же. Немного позже.
Черное безобразие спрятано в сундуке в моей комнате. Дождаться бы вечера – изрежу на мелкие куски и сожгу в котельной. Все лучше, чем страдать от бессонницы, размышляя о странном.
А Стервочка на ужин вышла с аккуратным пластырем на симпатичном лобике. По требованию куратора предъявила врачу к осмотру ранку непонятного происхождения. Странное ранение напоминало клеймо в виде правильного круга с буквой П посередине. Клеймо неуловимо напоминало что-то знакомое, такое впечатление, что я такое уже видел. Но где?
Додумать мысль помешало появление в столовой Горничной и Цыпленочка. Горничная была в приятном домашнем платье с высокой талией и низким вырезом. Голубой – это определенно ее цвет. Цыпа же, конечно, одела уже всем опостылевшую форму. С моей стороны было глупо понадеяться, что она, по примеру подруги, оденется во что-то из предложенного Венерой.
Заинтересовала реакция Стервочки на Цыпу. Стоило на пороге столовой мелькнуть черно-серому платью, как пострадавшая с изумительной резвостью приклеила на лоб пластырь, наотрез отказалась отвечать на вопросы встревоженного руководства о том, откуда на идеальном лобике появилось клеймо, молниеносно съела предложенную к ужину вареную морковь и исчезла.
Все интереснее и интереснее.
Директриса стреляла в меня недовольными взглядами. Надо что-то предпринять с этим черным платьем! Выхожу из доверия!
Велел домовым стащить форму Цыпленка ночью, когда она будет спать.
Этой же ночью.
Все сорвалось.
Из-за жуткого ночного скандала платье Горничной пришлось подбросить в прачечную, где его утром, конечно же "найдут". И, как бы ужасно это ни звучало, радует, что я его не успел порезать. В данной ситуации успокаивает, что обошлись своими силами, без вмешательства директрисы и международного позора.
Рассказываю подробно и по порядку, так сказать, по свежим следам. Часов в одиннадцать вечера прикрепленный за гостевой домовой сообщил, что девушки легли спать. Я приказал выждать для надежности минут тридцать, а потом приступить к операции "Похищение уродства". Домовых отправил надежных, проверенных. Поэтому сам я на дело решил не идти. Ну что может помешать трем опытным взломщикам стащить задрипанное платьишко у одного несчастного Цыпленочка?
Боги покарали меня за самонадеянность.
Надо было идти самому.
Надо было задействовать помощь родственников, подключить весь клан... Кому сказать – меня, потомственного домового, живущего в стенах Института имени Шамаханской царицы сто пятьдесят четыре года... Меня, чьи предки принимали участие в возведении этих прекрасных стен... Меня, опору всего Института и единственную надежду директрисы, обвела вокруг пальца...
Не удержался и принял полфлакончика валериановой настойки. Успокоился. Возвращаюсь к рассказу.
Ровно в двадцать три часа тридцать минут коридор огласил жуткий, леденящий кровь вой. Я, грешным делом, подумал, что на территорию Института пробрался баньши... Хотя что бы он тут забыл. Наши стервочки три года назад на выпускном балу вампира в гроб укатали... В смысле, до полусмерти довели... Ну, короче, нервы попортили капитально, а уж баньши-то...
Короче, это оказался не баньши. На вопль, доносящийся из гостевой комнаты, мы с Венерой примчались одновременно. Два испуганных домовых хлопотали над третьим, который находился без сознания. Кастелянша бросилась на помощь бедолаге, а я, на свою беду, сунулся в комнату гостий, будь они неладны!
Взрывной волной меня вынесло из спальни, пронесло мимо ругающихся домовых и испуганной Венеры и основательно приложило о дверь в конце коридора. Вся жизнь пронеслась перед глазами, вспомнились печальные глаза директрисы и представилось, как она роняет скупую слезу над моею свежею могилой и говорит:
Спи спокойно, Евпсихий Гадович! Хоть ты и не оправдал моих надежд и не исполнил возложенной на тебя миссии, был ты верным товарищем и хорошим домовым...
Тут я пришел в себя и понял, что это была не взрывная волна, а кричащая. Сигнализация, чтобы их драконы разорвали.
– Двери закрой! – проорал я Венере, стараясь перекричать омерзительный звук. Но Венера, видимо, и сама догадалась, что к чему, потому что бросила ошалевшего домового на произвол судьбы и ринулась в комнату к девицам, захлопнув за собой дверь.
И наступила благословенная тишина. Хотя в ушах у меня еще долго звенело и шубуршало, а сердце испуганно колотилось о ребра. Отправил неудавшихся грабителей по домам, а сам, шепча благодарственные молитвы тем богам, которые надоумили меня поселить пособие для практических занятий в удаленном флигеле, прижался ухом к замочной скважине.
– Девочки, какого лешего здесь происходит! – бушевала Венера.
– Скорее, какого домового! – не осталась в долгу Цыпа. – У вас, вообще, что за заведение? Балаган? Бардак? Или институт?