Школа на краю земли
Шрифт:
Как и Назрин Байг, зеленоглазая медсестра из Чарпурсона, мы не жалеем о том времени, которое проводим в ожидании. Как сказал бы мудрый старейшина деревни, все важные дела стоит делать очень, очень медленно.
Книга, которую вы держите в руках, начинается с того момента, на котором закончились «Три чашки чая». Речь идет о событиях 2003 года и нескольких последующих лет. Частично я рассказываю о продолжении нашей работы в Пакистане, однако по большей части – о том, как мы проникли в новый регион – в отдаленные северо-восточные области Афганистана. Работать здесь оказалось еще сложнее, чем в Пакистане. История о том, что мои сотрудники называют «афганским приключением», разворачивается
Если представить себе, что первая построенная школа – это первое посаженное нами зернышко, то нашу деятельность в труднодоступных районах Афганистана можно сравнить с выращиванием опытным садовником прекрасного цветка в дальнем углу сада. Ни один из проектов не отнимал столько времени и не требовал такой многообразной подготовки и столь тщательного надзора, как возведение маленькой школы неподалеку от старинного киргизского кладбища в самом сердце афганского Малого Памира, в месте, называемом Бами-Дунья – «Крыша мира» (в русской географической традиции весь массив афганского Памира называется обычно Южным, в противоположность Северному, находящемуся на территории Таджикистана. – Ред.). Кроме школы в Корфе, нет более дорогого моему сердцу проекта, потому что ему сопутствовали большие и малые чудеса. Все началось с обещания, данного в 1999 году во время короткой и удивительной встречи, которая будто бы сошла со страниц средневековой истории тех времен, когда степи Центральной Азии топтали кони всадников Чингисхана. Просьба кочевников привела нас в Афганистан, страну, которую я люблю столь же сильно, что и Пакистан.
Отчасти столь удивительным появление на свет этой школы делает то, что за десять лет, что прошли от обещания до его воплощения в жизнь, мы были вынуждены отвлекаться на множество других проектов, которые требовали сил и внимания. Мы не оставляли надежды построить эту школу даже во время разрушительного землетрясения в Кашмире в 2005 году и преодолевали другие возникавшие на нашем пути препятствия, о которых рассказано в книге. Это свидетельствует о преданности цели и упорстве всех сотрудников Института Центральной Азии, и особенно тех двенадцати человек, которых я любовно называю «Грязной дюжиной». Если и есть в этой истории настоящие герои, то это они. В общем, эта книга – о них, потому что без них ничего бы не получилось. Если девушки, выпускницы школ – это зажженное нами пламя, то двенадцать сотрудников ИЦА – это горючая смесь, которая поддерживает огонь. Они наставляли, вдохновляли, помогали мне двигаться вперед, несмотря на многочисленные трудности. Они столь многим пожертвовали ради дела и продемонстрировали такую верность, что все наши достижения скорее принадлежат им, чем мне. Без их поддержки и смекалки я бы не сделал ничего, а так и остался бы альпинистом-неудачником, питающимся быстрорастворимой лапшой и живущим в собственной машине.
Вы увидите, что история о маленькой, но такой драгоценной для меня школе в дальнем углу Центральной Азии окажется сложной и запутанной, как извилистые горные тропы Каракорума или Гиндукуша. На этих дорогах нередко встречаются препятствия, неприятные неожиданности, резкие спуски или подъемы, завалы и тупики – со всем этим столкнется любой путешественник, дерзнувший забраться в эти необыкновенные и суровые места. Надеюсь, что читатель сможет найти в книге то, о чем уже несколько лет просили меня поклонники «Трех чашек» – они хотели узнать о повседневной работе Института Центральной Азии и о том, чем он живет. Думаю, что смог передать свои чувства, и читатель сможет и сам ощутить, каково это – продвигать идею женского образования в стране талибов. От книги к книге мы постепенно разворачивали повествование, стремясь показать, каким образом мечта обретает плоть, точно так же, как по кирпичику мы возводили все новые школы.
Замечу, что в первой части книги отчасти будет рассказано о том, что уже известно читателям «Трех чашек чая». Мне показалось важным прибегнуть к некоторым повторам, потому что более ранние события предопределили последующие и со временем обрели
Действительно, только глядя на ситуацию с некоторого расстояния, я смог осознать, что же с нами происходило. Все эти чудеса не удивили бы Хаджи Али, который, увы, умер в 2001 году. Старик не умел ни читать, ни писать. За семьдесят лет своей жизни он покинул родную деревню лишь однажды, чтобы совершить паломничество в Мекку. Тем не менее он был мудр и прекрасно понимал, что надежда живет в будущем, а опыт и здравый смысл человек обретает, заглядывая в прошлое.
Иногда мне кажется, что все самое главное, что я знаю о жизни, я получил от этого вспыльчивого человека, с которым мы когда-то давным-давно встретились среди ячменных полей Корфе.
Часть I
Обещание
Пролог
Образование и упрочение положения женщины по всему миру обязательно сделает любое общество более гуманным и терпимым, а жизнь – более справедливой и мирной.
Иршадский перевал – один из трех трудных путей, которые ведут через Гиндукуш на север, в самые заброшенные уголки Афганистана. На гребне перевала снег лежит почти круглый год и тает лишь на четыре месяца, а воздух столь разрежен, что проходящие этим путем торговцы обычно подрезают ноздри своим ослам, чтобы тем было легче дышать. Миновав высочайшую точку Пакистана, тропа идет по откосу, образующему длинный пологий спуск, и приводит в узкое и вытянутое ущелье. Тот, кто стоит у южного входа в Иршадское ущелье, до самого последнего момента не может видеть того, кто по нему движется с севера. Именно так и получилось, что я не заметил группы кочевников-киргизов, пересекших границу Пакистана в октябре 1999 года.
Первым их увидел остроглазый Сарфраз Хан – опытный охотник на горных козлов и бывший десантник, получивший в боях ранение, после чего одна его рука двигалась плохо. В тот момент киргизы как раз выезжали из-за поворота в полумиле от нас. Через секунду после того, как в поле его зрения появились приближающиеся всадники, он вскочил с одеяла, на котором мы сидели, подбежал к нашему джипу и начал сигналить как сумасшедший.
«Они едут, едут! – кричал он на языке вахи, не в силах сдержать радость. – Ваздей, ваздей, молодцы!»
Я в это время собирался сделать еще один глоток немек чой (соленого чая), согревавшего нас на ветру и под мокрым снегом. Чашка в руке зависла на полпути к губам… Я поставил ее на землю и стал разглядывать приближающихся. Это было впечатляющее зрелище.
Четырнадцать всадников скакали во весь опор сквозь пелену дождя. Даже с расстояния более километра можно было уловить старую как мир музыку – топот копыт по влажной земле, бряцание металлической сбруи, быстро распространяющиеся в чистом горном воздухе. Мы слышали, как скрипела мокрая кожа седел и как комки грязи, вылетающие из-под копыт лошадей, шлепались на землю.
Предводитель был закутан в потрепанный плащ, его черные кожаные сапоги доходили до колен, бархатные штаны потемнели, и на них блестели пятна бараньего жира. Старое английское ружье «Ли-Энфилд» висело у него за спиной, широкий кожаный пояс обхватывал весь живот, а на голове сидела допотопная шапка советских времен, уши которой взлетали вверх и вниз в такт лошадиному галопу. У каждого из его людей было по «АК-47», и вообще они были вооружены до зубов. Их грудь и плечи опоясывали тяжелые патронташи. Лошади под ними были приземистыми и лохматыми, а тела их лоснились от пота.