Школьная королева
Шрифт:
– Джеку пришло в голову, что должен появиться банши. Вы, конечно, знаете, что это такое, мисс Хонебен?
– Я слышала, что у вас, ирландцев из почтенных семей, всегда бывает какой-нибудь призрак, который и называется банши.
– Конечно. Он всегда появляется перед смертью, принимая различный вид: то является старой, высохшей женщиной, то ребенком, а иногда прекрасной девушкой с волосами, падающими ниже талии.
– И вы просидели однажды целую ночь в ожидании призрака? Ну и храбры же вы.
– Можно мне рассказать вам? – спросила Китти. Ее личико просветлело, печальное выражение почти исчезло с него.
– Можешь, милая; я очень охотно послушаю тебя.
– В Лондоне живет дядя Нед, брат отца, он был очень болен. Это не отец Джека. Отец Джека был дядя Роулей. А дядя Нед не был женат. Однажды утром папа получил письмо, где говорилось, что его брат не проживет и суток. Папа был страшно расстроен и провел весь день в своей комнате с опущенными шторами. Джек и я уговаривали его, как только могли, но он не хотел поднять шторы. Мы сказали: к чему опускать шторы, если мы пока не знаем, что дядя Нед у мер; но он и слышать нас не хотел. Он говорил, что уверен: брат его умер, а если дух какого-нибудь О’Донована станет расхаживать по старому замку, где не опущены шторы в связи со смертью, он будет опозорен навеки. Мы видели, что папа непреклонен. Джек вышел из комнаты, потом, как бы случайно, принес местную газету и разные иллюстрированные издания и положил их на стол; потом опять ушел, принес бутылку виски, бисквиты и большой кувшин воды, развел огонь в камине. После этого он сказал, что папа хорошо устроен, и мы можем заняться своими делами.
– Чрезвычайно интересно, Китти, – улыбнулась мисс Хонебен. – А что у вас были за дела?
– О, мисс Хонебен, вы не знаете, что это значит для ирландских детей – для мальчика и девочки: нам так хотелось взглянуть на призрак. В нашей семье он всегда является в виде семнадцатилетней девушки. Конечно, лицо у нее очень неясное. Никто не может хорошенько разглядеть ее, но она так красива и грациозна! Волосы у нее удивительные, падают ниже колен. Мы были очень заинтригованы; Джек говорил, что если дядя Нед умрет даже не в эту ночь, а в следующую, то наш призрак, наверное, придет в замок печалиться.
Потом мы стали обдумывать, где он может появиться. Джек предположил, что, вернее всего, в самой старинной части дома – там, где очень старый бальный зал с шатающимся полом.
Мы сговорились провести там ночь и очень волновались. И что же?! Взяв потихоньку из кладовой большой кусок пирога с мясом, пирожные со сливками и другие вкусные вещи, около десяти часов вечера мы прокрались в бальный зал, сели в уголке и положили ужин рядом с собой. Так сидели, держась за руки и крепко прижавшись друг к другу. Сначала мы молчали, потому что немного боялись; но через некоторое время Джек расхохотался. Я спросила:
– Джек, чему ты смеешься? – а он сказал:
– Ничему, ничему… – и заговорил очень тихо, печальным тоном, как любят призраки. Ну мы ждали, ждали, а никто не появлялся, и мне стало холодно. Джек потрогал мою руку, сказал, что я дрожу и, наверное, простужусь насмерть. Он сказал, что призрак, вероятно, не появится до тех пор, пока луна не поднимется высоко, тогда свет ее проникнет в разбитое окно. Конечно, я знала, что он прав. Джек предложил принести мне большую меховую шубу, а себе меховое пальто отца, чтобы нам укутаться хорошенько. Потом он сказал:
– Мне не нужно спрашивать тебя, Китти, не боишься ли ты, потому что О’Донованы никогда ничего не боятся.
Конечно, я сказала, что не боюсь.
– Только не заставляй меня дожидаться слишком долго, Джек, – прибавила я.
Он обещал и убежал. Я рассчитывала, что он вернется минуть через десять. Прошло минуть пять; я сидела, скорчившись в углу, как вдруг услышала какой-то шум: сердце у меня забилось так, что я думала, будто оно разорвется; потом в окне мелькнула какая-то тень и я увидела – это истинная правда! – что в окно заглядывает какая-то высокая фигура с массой распущенных по спине волос; она издала тихий стон, самый ужасный звук, какой только можно себе представить, и… и я попробовала заглянуть ей в лицо, но увидела только какое-то темное пятно; она снова застонала, а я громко, страшно закричала. Мне было стыдно самой себя, но я не могла сдержаться: мне было так страшно. Как только я закричала – как вы думаете, что случилось? Окно распахнулось, фигура вскочила в комнату и пошла прямо ко мне.
– Прочь! Ради Бога, прочь! – крикнула я. Тут я услышала голос Джека; оказалось, что это он. Ну не дурно ли это было с его стороны? Он сделал так нарочно, не мог устоять от искушения. Как я рассердилась! Но в то же время почувствовала облегчение. А Джек просил меня простить его, целовал, обнимал. Никакого призрака и не было, все это Джек придумал, чтобы испугать меня.
– Должна сказать, что это было очень жестоко с его стороны, – заметила мисс Хонебен неодобрительным тоном.
Но Китти не позволила сказать и слова неодобрения про своего любимого двоюродного брата.
– Это было так похоже на мальчика-ирландца, – заступилась она, – все они таковы. Они любят проказы.
– А твой дядя умер, милая?
– Нет. Выздоровел. На следующее утро мы получили хорошие известия, шторы подняли. Мы не сказали ничего папе о том, что поджидали призрака в бальном зале.
Мисс Хонебен встала.
– Благодарю тебя Китти, – сказала она. – Ты очень хорошо рассказала мне эту историю, а теперь ложись и засыпай. Сегодня ничего больше не случится, и нам остается только верить и молиться, чтобы Бог пролил свет на это дело.
Пока мисс Хонебен слушала рассказ Китти о призраке, Клотильда и Елизавета вели серьезный разговор в комнате Клотильды.
– Садись, Елизавета, – предложила Клотильда, – мне нужно сказать тебе кое-что очень важное.
– Что такое? Не думаю, чтобы ты могла чем-нибудь успокоить меня, Клотильда. Видишь, даже среди нас есть те, кто против нее; значит, эти четыре девочки могут оказать влияние на остальных. Что можем сделать мы, три, против них?
– Будь их хоть сорок, мы можем, в конце концов, одержать победу, – заявила Клотильда. – Слушай меня, Елизавета, я расскажу тебе, что случилось. Ты знаешь, как я стала подозрительна после моего разговора с Мэри Дов.
– Знаю, – ответила Елизавета, – но это ни к чему не привело.
– Мэри Дов подкупили, чтобы она не рассказывала.
– Если это и так, то она ничего не скажет, – заметила Елизавета, – а если не скажет, то мы ничего не можем сделать для Китти. Я не вижу другого исхода для бедной Китти, как перенести осуждение. Эти четыре девочки уже теперь восстановят школу против нее. Припомни, какую силу имеет Генриетта и как она ненавидит Китти; вспомни, какую силу представляют, вернее, начинают представлять собой три сестры Купп! А потом Мэри Дов. В настоящее время в школе есть большая партия против нашей маленькой Китти и в пользу этой ужасной Генриетты.