Шкуро: Под знаком волка
Шрифт:
— «Телеграмма, — читал он. — Главнокомандующему Деникину. Сегодня утром войска 1-й Кубанской кавалерийской дивизии, разгромив большевистские части, освободили Ставрополь. Взяты пленные и большие трофеи. Генерал Врангель».
Театр разразился овацией на несколько минут. Деникин сошел с трибуны и направился к своей ложе, но председательствующий Рябовол остановил его и попросил выслушать только что составленный документ: Постановление Краевой Кубанской Рады о зачислении генерала Деникина коренным казаком в станицу Незамаевскую Ейского
— Я уверен, — сказал Рябовол, — что генерал Деникин будет лучшим казаком и первым кубанцем.
В перерыве Гензель разыскал знакомых офицеров из штаба Врангеля, узнал подробности такой успешной и своевременной операции под Ставрополем. Капитан Журский, зарекомендовавший себя неисправимым скептиком, разочарованно махнул рукой и сказал, что «нам его еще брать и брать этот Ставрополь — Бабиев только вокзал захватил; телеграмма для театрального эффекта».
Возвращался Гензель к своим, пробираясь через толпы гуляющих: дамы в столичных нарядах и среди них графиня Панина, известные деятели в официальных костюмах: Милюков, Винавер, члены «Особого совещания», созданного Деникиным и претендующего на роль некоего «правительства» при Добровольческой армии, и главное — казаки, офицеры… И вдруг увидел бредущего по коридору казачьего вахмистра со знакомым угрюмым лицом, затемненным черными усами и чубом — Кузьменко! Остановил его.
— Здравствуйте, старый боевой знакомый. Вы все еще в строю? У Шкуро?
— Где ж мне еще быть? Думал, капитан, что я уже в могиле? Поглядим, кто быстрее туда угодит.
Долгий медовый месяц и штабная служба сказались: боевой офицер отвык и от неожиданностей, выбивающих из привычной колеи, и от подобного обращения, не сдерживая раздражения, он проговорил:
— Ты перевозил через фронт красную шпионку, и я напрасно тебя не расстрелял. Исправлю. Контрразведка рядом.
— Беги, а то опоздаешь, — мрачно ответил Кузьменко.
Гензель» правда, не побежал в контрразведку — поспешил к жене и друзьям. Отодвинул и вино и пирожное, взволнованно обратился к улыбающемуся Рябову:
— Федор Самсонович, я сейчас здесь, в фойе, встретил Кузьменко!
Рябов не понимал, не помнил, о ком идет речь, и чем так возбужден капитан. Гензель нервничал, напоминал о встрече в Ставрополе за шампанским, вновь рассказывал о вахмистре, которого поймал в тылу красных с молодой женщиной, встречавшейся с полковником Шкуро… Наконец, Рябов что-то вспомнил:
— А-а… Так эти дела не по моей части, и я передал кому-то в отдел борьбы со шпионажем. Кому же?.; Да. Кажется, Фомину. А того убили на операции. А меня завалили кавминводовскими делами. Вот все заглохло.
— И что же теперь? — недобро спросил Гензель.
— Сегодня же займусь, — пообещал Рябов, — после заседания.
— Его надо немедленно арестовать, — не успокаивался Гензель.
— Он же служит у Шкуро, — успокаивал Чух лов, — не станет же он дезертировать.
— Кирюша, а как звали эту женщину? — спросила Маргарита мужа.
Тот ничего не ответил, поскольку тогда не смог узнать ее имя, А ведь очень хотелось.
Шкуро и Покровский прогуливались в фойе, делая вид, что не замечают восхищенно-опасливого внимания окружающих. А в толпе — гул тихих замечаний, шепот сенсационных объявлений: «Вот они — главная власть Кубани… выберут Покровского, Шкуро — председатель правительства… Мне говорили, что мадам Шкуро в золоте с головы до ног… Награбил муженек… Никаких выборов — они сделают переворот… Да, да! Привели в город сно войска!.. Деникин их поддерживает… Покровский вешает десять большевиков в день… И не десять, а двадцать…»
Объекты восторженного любопытства расхаживали, ничего не слышали и не замечали, будто говорили о чем-то важном. И действительно они говорили о серьезном. Покровский никак не мог примириться с тем, что Деникин поддерживает Филимонова.
— Он же и есть главный самостийник, — говорил генерал. — Только очень хитрый. Сумел обмануть Антона Ивановича. Его выберут — значит, опять Рябовол, Быч и вся эта компания. Я тебе скажу, Андрей: Антона они в чем-то запутали. Или купили какими-нибудь обещаниями. Если атаманом выберут другого, Деникин только обрадуется.
— Конечно, тебя надо, Виктор, — с наивной серьезностью согласился Шкуро. — Но как? Ведь там все договорено.
— Значит, надо сделать все самим. Без выборов. Понял?
— А как это? — Теперь полковник наивно удивлялся.
— У нас войска. Сила.
— A-а… Так это же…
— Молчи. Вечером договоримся. Деникин одобрит. Теперь пойдем с народом поговорим.
Покровский, высокий, решительный, самоуверенный, врезался в толпу, воскликнул:
— Что, господа кубанцы? Не пора ли на Москву походом идти?
Его поддержал одобрительный рёв.
Возле уныло-серого окна стоял Кутепов — маленький полковник с аккуратной бородкой» почти такой, какая была у последнего русского императора. Полковник не смотрел ни в окно, ни на снующих вокруг участников Рады, не слушал разговоров. Будущее его интересовало лишь в виде возвращенного прошлого. Он не представлял Россию иначе, чем во главе с государем, с могучей армией, где только и есть место для таких, как он, Кутепов, воинов. Еще во время первой встречи на совещании Шкуро понял сущность этого человека, не имеющего ни-чего» кроме армейской службы, кроме войны, и не нравящегося начальству, — Деникин загнал полковника в Новороссийск губернатором вешать контрабандистов. Шкуро проникся к Кутепову некоторым уважением — хоть и не понимает тот настоящей жизни, но с такими можно иметь дело, сражаться в одном ряду, он не станет хитрить, интриговать, доносить.
Подошел с искренней приветливой улыбкой:
— Александр Павлович, очень рад видеть вас здесь. Неужели вы все еще в Новороссийске?
— Мы же с вами послушные солдаты. Получил приказ и пошел. Я слышал, что и с вами обошлись не по заслугам. Надеюсь, теперь-то поняли, за кем идут кубанские казаки?
— О чем думает начальство, знает только Бог.
— А я теперь женатый человек. Должен благодарить Антона Ивановича за Новороссийск. Там все это произошло.
— О! Поздравляю. Супруга здесь? В Екатеринодаре.