Шквальный ветер
Шрифт:
Смешной, добрый старик, думал о нем Анатолий. Тяжело живется, а вот приволок его домой, кормят, ухаживают. И Лана... Чем он может их отблагодарить? В кармане кожанки было около тысячи рублей . Для здешних мест это не деньги, да и они , наверное, пропали в морской воде.
Думая о деньгах, он вдруг вспомнил о главном, ради чего попал на корабль - о портативном магнитофоне во внутреннем кармане, с помощью которого записывал все разговоры на корабле. Что с ним, и уцелел ли пистолет? Кешка о нем почему-то не упоминал. А должен бы.
Когда Лана пришла убирать со стола посуду, Анатолий
– Как меня нашел отец? В чем я был?
– Желтый куртка, ещё одна, меховая. Брюки. Все сохло, можно носить.
– А коробочка, пистолет?
Лана покивала.
– Все есть. И деньга есть, я сушила, однако.
– Она выпорхнула в другую комнату и принесла оттуда измятые, чуть полинявшие купюры.
– Возьмите их себе, если они, конечно, пригодны, - со смущением предложил Анатолий.
Лана помотала головой.
– Твоя деньга, тебе надо. Нам не надо. Рыба есть, риса есть.
– Ладно, с отцом договорюсь, - не стал уговаривать Анатолий, кладя деньги на стоявший рядом стул.
Лана убрала посуду, отнесла стол, подмела пол. Спросила с улыбкой:
– Лечица будем?
– Спасибо, - поблагодарил Анатолий.
– Я уже почти здоров.
Он действительно чувствовал себя намного лучше. И голова прояснилась, и тело не болело. Вот только ноги ныли немного. Но завтра он попытается встать.
Лана закончила с уборкой, вошла к нему с ночным горшком.
– Надо мало-мало?
– спросила с усмешкой, кивая под одеяло, где при одном слове "лечица" сынок его снова взбодрился, приподнял голову.
– Поставь, я потом сам.
Лана пожала плечами и ушла. А он стал думать, как ему быть дальше, ждать выздоровления или послать письмо Валунскому. Попадет ли оно ему в руки? Если мэр или его компания узнают, что он жив, до Приморска ему не добраться.
29
Валунский валился от усталости и последние дни почти не ночевал у Виктории - мотался по всему Приморью, выступая на предприятиях, на шахтах, в селах, у моряков на кораблях и на траулерах. До выборов оставалось меньше месяца, его соперник Халявин развил такую бурную деятельность, подключил столько сил и в печати и на радио, что приходилось волчком вертеться, чтобы привлечь избирателей на свою сторону. Деньги, полученные с "ПАКТа" за рудник "Касситерит", здорово ему помогли - выплатили задолжность по зарплате, сохранили рабочие места на дышащих на ладан шахтах.
Сдержал свое слово и Чубарин - выделил губернатору, точнее его пассии, шикарную двухкомнатную квартиру. Виктория носится целыми днями по магазинам, покупая мебель, гардины, тюлевые занавески. Он и не подозревал, что у неё отличный вкус и способности к дизайну - так обустроила квартиру, что любо-мило в ней находиться. Жаль пока времени нет.
Отношения с женой окончательно испортились, она не верила, что он не ночует дома из-за предвыборной компании, а кутит со своими дружками и подружками - какой-то подонок позвонил ей и намекнул на отношения с секретаршей. Нонна устроила скандал, перестала ему готовить еду и носить белье в стирку, даже запретила пользоваться посудой.
– Не хочу заразиться от тебя спидом или сифилисом, - заявила категорично.
– Купи
"Подожди, ты ещё пожалеешь о сказанном, - мысленно ответил он ей. Скоро я выполню твою просьбу, посмотрим, как ты без меня будешь жить и на что..."
Но до выборов он потерпит. Спать в кабинте на диване не так удобно, однако терпимо, и он даже был доволен, что жена запретила ему появляться в спальне: баба с возу - кобыле легче. А Валерия была из тех женщин, которые не оставляют сил для других.
В этот вечер, как и в другие, он вернулся поздно - не спешил, чтобы не видеться с женой, но она поджидала его. Презрительно и с усмешкой окинула с ног до головы, сказала как постороннему человеку:
– Эдик письмо прислал, просит денег.
– Я ежемесячно посылаю ему по пятьсот рублей, разве этого мало?
– На шлюшек ты больше тратишь. А он молодой парень, хочется и в театр с девушкой сходить, и мороженым её угостить. Пятьсот - только на питание хватит.
– Он и стипендию получает.
– Ты на стипендию много чего покупал?
Спорить с Нонной было бесполезно, она всегда находила контрдоводы и загоняла его в тупик.
– Хорошо, на днях пошлю. Но и ты напиши ему - у меня печатного станка нет, и каждый рубль зарабатывается потом.
– То-то ты явился такой вспотевший, - съехидничала Нонна.
– Несет как из винной бочки.
Он сбросил куртку и, не ответив, пошел в свой кабинет, раздумывая врет она или правду говорит о просьбе Эдика. Сына он любил, толковый старательный парень, десятилетку закончил с золотой медалью, поступил в Московский Университет на физико-математический факультет, перешел на второй курс. Внешность, правда, и характер - материны. И это не особенно нравилось Валунскому: Эдик рано усвоил, что красив, что им любуются взрослые и ровесники, а девчонки стали влюбляться в него с пятого класса, хорошая память и смекалка возвышали его над сверстниками, и он считал себя вундеркиндом, которому все нипочем. Мать во многом ему потокала, и он рос капризным и эгоистичным.
Младший, Вовик, ничем не походил на старшего - ни внешностью, ни характером - был угловат, курнос в отца и с веснушками на щеках. Учился, правда, так же прилежно, хотя бывали и срывы - мог неделями не заглядывать в учебники, потом быстро наверстывал упущенное.
Отец баловал и его - подбрасывал иногда сотню тысченок на гостинцы, на развлечения. Но и младшего мать, кажется, испортит - об отце говорит всякие гадости, и Вова стал посматривать на него искоса. А когда отец уйдет из дома, он и совсем откачнется от него. Может, когда вырастет, поймет.
А Эдику надо написать, совсем потерял совесть - пятьсот рублей ему, видите ли, не хватает...
С этими невеселыми мыслями и заснул крепким сном губернатор.
Разбудил его настойчивый телефонный звонок. Валунский включил настольную лампу, глянул на часы. Бог ты мой - третий час. Кого это черт поднял в такую рань. Взял трубку.
– Слушаю.
– Аркадий Борисович?
– спросил чей-то знакомый мужской голос. Но чей, он вспомнить не мог.
– Да.
– Это я, Русанов...