Шквальный ветер
Шрифт:
– Совсем хорошо, однако, - радостно заключила девочка.
– Кушать мало-мало хочется?
– Есть малость, - согласился Анатолий, ощущая появившееся внутри чувство голода.
– Тебя как зовут?
– Лана, - сказала девочка.
– А вас?
– Меня Анатолий. Анатолий Васильевич. Давно я у вас?
– Вторая неделя, однако. Совсем плохой был. Отец в море нашел. Замерзал мало-мало. Я отогревала. Воспаление легких был. Отец лечил. Теперь совсем хорошо. Сейчас кормить буду, потом ещё лечить.
– А где отец, мать?
Отец рыбу ловит, мать
Она путала иногда падежи, говорила с присущим нанайцам акцентом, но это украшало её речь, придавало ей особую нежность.
Лана ушла на кухню, и до Анатолия донесся запах зажженной горелки. Пока она готовила ему еду, он обдумывал сложившуюся ситуацию. Значит, его выловил в море нанаец, привез домой и вместе дочкой выходили. А где же его вещи? Он ощупал себя, на нем под одеялом был махровый халат. И все. Даже трусов не было.
"Я отогревала", - вспомнились слова Ланы. Значит, ему не снилось, что рядом лежал кто-то, отогревая его своим телом? Неужели Лана?
– со стыдом и страхом подумал он.
Раньше он слышал от кого-то или читал где-то - полузамерзших отогревают живым человеческим телом. Неужели нанаец не пожалел дочку? Ведь она сама могла простыть и заболеть. А возможно он сам ложился ко мне?.. Вероятнее всего. Эта мысль несколько успокоила его.
Лана пришла минут через пятнадцать, неся в тарелке ароматный бульон, наполнивший комнату запахом укропа и рыбы.
– Уху будем кушать, - сказала девочка.
– Много рыбий жир, витамины, лекарства. Скоро будешь поправляться, крепким, здоровым будешь.
– И стала его, как младенца, кормить из ложки.
Он и в самом деле пошел на поправку, коль с аппетитом стал уплетать уху с мелкими кусочками рыбы.
– А хлеба, можно хлеба?
– напомнил он.
– Хлеба, однако, нельзя. Надо лечить мало-мало. Завтра будет хлеба.
Что ж, и на этом спасибо, мысленно поблагодарил Анатолий, доедая уху.
Лана вытерла ему полотенцем губы и отнесла на кухню посуду.
– Теперь снова лечить будем, - сказала, с лукавой улыбкой поглядывая на него. Но, чувствовалось, чего-то побаивается, не решается приступить к процедуре. Скорее спросила, чем сказала утвердительно: - Мало-мало погреть надо.
– Осторожно приподняла одеяло, просунула руку под халат, провела ладошкой по груди, по животу.
– Хорошо, совсем хорошо.
– Коснулась голеней.
– А здесь не совсем хорошо.
– Подержала руку чуть выше колена. По-нанайски лечить будем. Знаешь... знаете как?
Анатолий помотал головой.
– Не боись, это не страшно и не плохо.
– И стала раздеваться до гола, складывая одежду рядом на спинку стула. Юркнула к нему под одеяло, распахнула на нем халат. Плотно прижалась своим маленьким, худеньким тельцем к его телу.
Он вначале оторопел от неожиданности, окаменел от ощущения женщины, хотя это была ещё не женщина, ребенок. но её уже налитые женским соком маленькие груди с острыми сосками, упершиеся ему в живот, словно обожгли его, воспламенили кровь во всем теле; загорелось лицо, кончики пальцев рук, и огонь побежал вниз, к животу, ещё ниже. И боль, которую он чувствовал час назад, исчезла, вместо неё телом завладело желание.
Ему было стыдно, и он потянулся рукой вниз, чтобы прижать рукой разбуженный член, бессовестно упершийся в живот девочки, но она остановила его.
– Видишь, я хорошо лечила. Совсем скоро будешь бегать. Вон какой шустрый сынок.
– Взяла рукой член, приподнялась и погладила.
– Хороший сынок, однако. Жена дома ждет, дети?
– спросила вдруг как взрослая.
– Тебе сколько лет?
– пропустив вопрос мимо ушей, поинтересовался Анатолий.
– Пятнадцать, однако. Восьмой класс учусь.
– А откуда ты все знаешь?
– кивнул он вниз живота.
– Что знаешь?
– то ли и в самом деле не поняла она, то ли лукавила.
– Ну, про сынка, - улыбнулся Анатолий.
– Ты не боишься его?
– Зачем бояться? Я не маленькая. Замуж пора, однако.
– Замуж?
– удивился Анатолий.
– У тебя и жених есть?
– Есть, однако. Плохой жених. Учитель...ница, - она с трудом выговорила это длинное слово, - говорил: нанай - слабый мужик. Дети слабый, нация слабый. Надо русский рожать, крепкий мужик будет.
– Хорошенькому же учит вас учительница. Она русская?
– Зачем русская? Русский школа училась, русский сынок родила.
– У вас в селе есть русские?
– Нет русские. В городе остался. Приморске.
– А как ваше село называется?
– Амба.
– Далеко от города?
– Далеко, однако. Лодкой надо плыть, морем.
– И куда приплывем?
– Находка. Там кораблей много. Русских много.
– А у вас, значит, одни нанайцы?
– Одни, - грустно вздохнула девочка.
– Лечить, однако, надо.
– И стала прижиматься к нему, тереться животом, грудью о его тело, возбуждая его все сильнее, и он еле сдерживался от желания схватить её за ягодицы и посадить на разбушевавшегося "сынка". А она будто ничего не замечала, терлась о него маленькой попкой, прикасаясь иногда влажными горячими губами и лукаво искоса заглядывая ему в глаза, нежно нашептывая: - Хороший сынок, крепкий сынок, дочку, однако, надо.
– Ты меня так и до греха доведешь, - застонал Анатолий.
– У нас нет греха. Шаман давно прогнал его.
– А что скажет твой отец?
– Спасибо скажет отец. Ты - хороший русский. Рыбак плохой. Он сделает хороший рыбак.
"Только этого мне не хватало", - с улыбкой подумал Анатолий. Наивность, откровенность и доверчивость девочки, в то же время серьезные, прямо-таки женские рассуждения, поражали его, загоняли в тупик, и он не знал, как быть - не хотелось и обидеть девочку, но и удовлетворить её желание значило злоупотребить гостеприимством хозяина. Как он все это воспримет? Возможно, у нанайцев и принято вступать в брак в пятнадцать, шестнадцать лет, от кого-то он слышал, что они созревают раньше и раньше умирают - не достигнув и пятидесяти лет, - но так ли это, он уверен не был.