Шлейф сандала
Шрифт:
Гроза застыла над городом, словно давая нам время закончить свои дела. Гром рокотал совсем рядом, но дождь не спешил поливать пыльные улицы дореволюционной Москвы.
Селиван принес воды, растопил печь, а мы с Акулиной занялись уборкой. Я выбрала себе комнату, рядом с которой можно было поселить Прасковью с Танечкой, и навела в ней хоть небольшой, но порядок. Вытерла пыль, вымыла окно и пол, сняла нуждающиеся в стирке шторы. Матрас из конского волоса Селиван вытащил на улицу и отходил палкой, поднимая клубы пыли.
– Танечке нужно люльку купить, -
Мне хотелось понять, сколько в моем распоряжении денег, но в этом нужно было хоть что-то соображать. Вытащив припрятанный кошель с экспроприированными средствами, я тупо уставилась на него, а потом спросила у Акулины:
– А какой цены продукты на рынке?
– Дак, смотря какие, - девушка присела рядом и тоже заглянула в кошель. – Свинина восемь копеек за фунт, щуку семь копеек за фунт можно выторговать, а вот яйца дорого… две, а бывает пять копеек за штуку берут! Картоха очень дорогая. Летом две копейки за фунт, а зимой все семьдесят пять! Вы не переживайте, барышня, этих денежек нам месяца на три хватит.
А потом что? Конечно, есть еще часть наследства настоящей Елены, но брать его мне не хотелось. Оно принадлежало Танечке.
– Ладно, что-нибудь придумаем, - я завязала кошель. – Сложа руки, сидеть не будем.
– До завтра еще как-то день пережить, - подала голос Прасковья. – Трактирной еды уж почти не осталось.
– Ничего, разживемся чем-нибудь, - я спрыгнула с подоконника и направилась к двери. – Сейчас приду.
Дождик уже начинал срываться с опустившегося на шпили церквей неба. Подул пронзительный ветер, неся на своих крыльях запах озона. Парикмахерская была открыта, и я вошла внутрь, предчувствуя, что дядюшка будет отпираться из последних сил.
У Тимофея Яковлевича был клиент. Грузный мужик с окладистой бородой сидел в дальнем кресле, завернутый в застиранную простыню. Мне с трудом удалось сдержать смех, глядя на дядюшку, у которого на голове красовалась повязка. Такие показывали в кино, когда у персонажа болело ухо. «Прием, прием! Профессор, конечно, лопух, но аппаратура при нем. Как слышно? Как слышно меня?». А еще в парикмахерской витал странный запах с едкими нотками. Интересно, откуда он?
Дядюшка резко повернул голову и сморщился. То ли от боли в ушах, то ли от моего неожиданного появления.
– Чего тебе?
– Поговорить надо, - я присела в свободное кресло. – Вы занимайтесь, занимайтесь… Я подожду.
Тимофей Яковлевич зыркнул на меня злым взглядом, но перечить не стал, понимая, чем это может закончиться.
Пока он стриг клиента, я рассматривала интерьер. Мне было непонятно, почему человек, зарабатывающий деньги, не мог привести все в порядок? В красивое и чистое помещение люди пойдут с большим удовольствием! Но, похоже, в этом случае тоже мешала дядюшкина жадность. Зачем что-то менять, если и так все работает. Моих ноздрей коснулся аромат готовящейся
Тем временем Тимофей Яковлевич закончил с клиентом и, взяв деньги, провел его до дверей, улыбаясь во весь рот. Но как только за мужчиной закрылась дверь, улыбка моментально спала с его лица.
– Чего еще тебе надо? – дядюшка отошел от меня подальше. – Жилье предоставил, белье дал!
– За белье спасибо, - поблагодарила я его. – Но нам бы еще поесть чего-нибудь. По магазинам в такую погоду не набегаешься.
– Я так и знал! – недовольно воскликнул он, раздраженно швыряя гребешок на стол. – Палец в рот положишь, по локоть откусит! Прошка! Прошка-а-а!
Мальчишка тут же выглянул из-за шторки.
– Чево?
– Дай им хлеба, лука и кваса!
Ну, уж нет. Таким он пусть сам питается! Я медленно поднялась, уперев руки в бока.
– Лука и кваса?
– Так попей кваску, разгони тоску… - промямлил Тимофей Яковлевич, напряженно наблюдая за мной. – Прошка еще масла принесет… можно тюрю намешать…
– Конечно можно, - я двинулась в его сторону, замечая, как дядюшка бледнеет. Но мой путь лежал на кухню, бить его я не собиралась. – Вот и наколотите себе, Тимофей Яковлевич. Похлебаете.
– Куда?! – запричитал он, когда понял мой маневр. – Куда это?!
Но я уже не слушала его, отодвигая шторки, ведущие в жилую половину. Узкая лестница вела наверх, а рядом с ней находилась дверь. Она была открыта и в ней мелькала полная женщина с какой-то посудой в руках. А вот и кухня.
Повариха растерянно уставилась на меня, когда я вошла внутрь.
– Добрый день. Что готовим?
– Щи на говядине с мучной подправкой… - женщина посмотрела на котелок, который только что достала из печи. – Кашу гречневую с грибами…
– Замечательно, - я накрыла котелок со щами крышкой, завернула его в полотенце. – Прошка, кашу бери.
– Тимофей Яковлевич осерчают! – испуганно прошептал парнишка, и в тот же момент в дверях показался дядюшка.
– Последнее из дома тянут! Караул! – заголосил он. – Где ж ты взялась на мою голову, зараза эдакая! По миру меня пустить хочешь?!
Я осмотрелась и увидела корзину, стоящую на полке под столом. В нее прекрасно все поместится.
– А ну-ка, с дороги!
– я двинулась на Тимофея Яковлевича, сделав зверское лицо. Дядюшка отскочил в сторону, пропуская меня, а потом я услышала, как он кричит:
– Марфа, чего встала как вкопанная?! Щи снова готовь!
Дождик уже припустил во всю, и я немного намокла, пока бежала к дому. Но стоило мне схватиться за ручку двери, как за моей спиной раздался голос Прошки:
– Елена Федоровна, можно с вами щей откушать?
Я открыла дверь, пропуская его внутрь.
– Можно, конечно. Не кормит тебя Тимофей Яковлевич?
– Краюху хлеба даст, и то хорошо, - обижено протянул Прошка. – А платит гроши, за то, что я целый день на побегушках!