Шлиман. "Мечта о Трое"
Шрифт:
Но самый большой, составленный из семи кусков фрагмент — длина его сорок семь сантиметров, высота — двадцать девять, толщина — от двух до четырех — в то же время и самый удивительный. Резко выделяясь на синем фоне, мчится — так и хочется сказать: летит — могучий, в красных пятнах бык, нарисованный вполне реалистически, без всякой стилизации. Весь он так и пышет яростью. Таким же четким контуром изображен и обнаженный юноша с необычайно узкой талией. Правым коленом он упирается в спину быка, а левая нога его высоко поднята. Одной рукой он схватился за рог быка. Что он делает? Сражается с быком? Укрощает быка? Исполняет на спине быка акробатический танец? Неизвестно.
Словно магическая сила исходит из этой фрески; все снова и снова Шлиман стоит перед ней, пытаясь разгадать ее смысл.
На второй год раскопок (в этот год, между прочим, Филиоса отзывают, и на его место в качестве инспектора назначают Георгиоса Хрнзафиса, человека весьма предупредительного) Шлиман временно передает руководство Дёрпфельду.
Сам он собирается в Лондон, чтобы получить присужденную ему королевой Большую золотую медаль общества британских архитекторов, В это время в Тиринф приезжает Эрнст Фабрициус, чтобы обработать найденные вазы. Ему уже известен этот бык, хотя его еще никто и не видел: известен по критским вазам и резным камням.
— Кстати, — говорит он Шлиману, — в музее Кандии очень много ваз, роспись которых имеет поразительное сходство с найденными вами как здесь, так и в Микенах.
Крит — неужели именно там, где, по преданию, находился страшный Лабиринт, выход из того тупика, куда завели его находки последних лет?
Но мнения расходятся. Тесть Дерпфельда, профессор Адлер, повсюду видит египетские корни, ведь и в Египте встречается та же синяя стеклянная паста, что и на темно-синем фризе. По Сайсу, следы ведут в Ассирию и Вавилон: такие же, как и здесь, сказочные существа охраняют там дворцы царей и храмы богов. Высказываются и другие предположения.
На монете с острова Тенедос изображена двойная секира. Пятьдесят шесть таких секир нашли в микенских гробницах и одну — великолепный бронзовый экземпляр — в земле Тиринфа. Нет, Тенедос не может быть целью, разве только короткой остановкой в большом плаванье.
Микены — слово, очевидно, происходит от глагола «мычать», от мычания священных коров Геры. Изображения их голов попадались там так часто... Но, может быть, это вовсе не коровы, а быки, как на фреске Тнринфа?
Это не согласуется с этимологией слова «Тиринф»? Филологи спорят. Эрнст Курциус видит в нем «тиррис» или «туррис» — «башню», Махеффи из Дублина полагает, что первоначально город назывался Тирис; Сайс того же мнения, но считает, что это название идет от доэллинского Тиринфа и имеет семитское происхождение.
В одной забытой диссертации, защищенной в Геттингене неким Аренсом, указывается на критское происхождение этого слова. Не об этом ли говорит и роспись ваз, да и не только роспись, но и форма отдельных сосудов?
По преданию, Тнринф был построен циклопами. Но циклопы — об этом не следует забывать — дети Посейдона. Посейдон же всегда связан с финикийцами. Эта связь становится еще более отчетливой благодаря сходству галерей и казематов в стенах Тиринфа и Карфагена. Тиринф — город Геракла, а Геракл — это финикийский Мелькарт. И Навплий, основатель Навплнона, тоже сын Посейдона, а его сын Паламед изобрел алфавит, который, однако, по мнению филологов, имеет финикийское происхождение. Все побережье да и Крит изобилуют названиями с финикийскими корнями. Даже остров феаков Схерия — финикийское слово и означает примерно «торжище». А разве Алкиной не был внуком Посейдона и разве феаки не есть лишь искаженное название финикеев или финикийцев? Можно ли вообще считать островом феаков Корфу? Не вернее ли предположить, что это был Крит?
Путешественники сообщали, что и там повсюду можно встретить циклопические стены, которые, подобно стенам на сицилийской горе Эрике и фундаменту храма в Баальбеке, тоже, по-видимому, финикийского происхождения.
Крит — остров, где родился Зевс. Центр земли, центр Средиземноморья, одинаково удаленный от трех частей света. Овеянный легендами и окруженный таинственностью остров царя Миноса, судьи над мертвыми, Миноса, что заключил в своем Лабиринте Минотавра — чудовище с телом человека н головой быка. Да, сомнений почти нет: многие следы ведут на Крит, а теперь еще и красный бык с прыгуном или танцовщиком, который некогда был нарисован на стене тиринфского дворца. Это не может быть простой случайностью, произвольной выдумкой художника. Все это имеет более глубокий смысл.
Новой целью должен стать Крит. Крит может развязать, должен развязать и развяжет гордиев узел нерешенных вопросов!
Глава третья. Лабиринт
О Телемах, это в лоне богов всемогущих сокрыто...
«Одиссея», I, 400
Следующая цель — Крит, остров тайн, остров Зевса Идейского. Переговоры ведутся уже несколько лет. С турецким генерал-губернатором Крита Фотиад-пашой Шлиман знаком давно, они почти друзья. Это большой плюс. Но, как выясняется, Фотиад не ладит с палатой, парламентом Крита. Поэтому необходимо познакомиться и с лидерами партий, чтобы иметь их на своей стороне в тот, может быть, близкий, а может быть еще и далекий, день, когда он по всей форме подаст прошение об отведении ему участка для раскопок.
Работа над книгами идет намного тяжелее, чем раньше, ибо уже давно они не пишутся ни легко, ни быстро. Шлиман стал другим человеком. Одна академия за другой избирают его своим членом. Десятки ученых обществ ссорятся друг с другом из-за его докладов. Его поездки превращаются в сплошное триумфальное шествие по Европе. Оксфорд присуждает ему — одновременно с королем Голландии — степень почетного доктора. Все это, конечно, особенно льстит тщеславию человека, который всем, чего достиг, обязан только себе самому и своему труду, но это никогда не вызывает в нем соблазна почивать на лаврах, доставшихся в тяжелой борьбе. Наоборот, Шлиману все яснее становится, чего ему не хватает, чтобы быть настоящим ученым, настоящим археологом.
Страсти вокруг него улеглись, да и сам он стал поспокойнее. Когда теперь из-под его пера выходит новая книга, ему уже не приходится опасаться гнева или насмешек специалистов. Но это требует удесятеренной энергии в работе над собой, над своей темой, над своими находками.
Здоровье начинает постепенно сдавать. Расстройство слуха становится обычным явлением. Малярия Троады поглотила лучшие силы. Все чаще и чаще приходит тревожная, мучительная и гнетущая мысль о близкой смерти.
Фабрициус, который помогал Шлиману в работе по изучению тиринфских ваз, возвращается из очередной поездки на Крит. Там он вместе с итальянским ученым Федериго Альбером обнаружил высеченный на камне свод законов Гортины и узнал подробности о разведочных раскопках, которые вел Калокайринос в районе древнего и давно засыпанного землей Кносса. Он полон впечатлений от Крита и подтверждает гипотезы, высказанные Шлиманом; теперь их разделяет и Дёрпфельд, обычно такой трезвый и не склонный к фантазиям.
Тем временем выясняется, что Фотиад-паша сам не может дать разрешения на раскопки: все зависит от палаты, сессия которой будет происходить с апреля по июнь. Фон Радовиц не сомневается в успехе. Генерал-губернатор настроен оптимистически. Во всяком случае, он сделает в парламенте все, что только сможет. Успех, по его мнению, будет обеспечен, если Шлиман предложит те же условия, на каких Германия производила раскопки в Олимпии. Шлиман делает контр предложение: в одном уступает, в другом требует большего, а именно: он хочет получить право на все дубликаты и все найденные черепа. Это доставит такое удовольствие Вирхову и так обогатит Берлинский музей!