Шляхтич Завальня, или Беларусь в фантастичных повествованиях
Шрифт:
Шляхтич Зав'aльня
Мой дядя [36] пан Зав'aльня, [37] довольно состоятельный шляхтич на огороде, [38] жил в северной дикой стороне Беларуси. Его усадьба стояла в очаровательном месте; к северу, недалеко от дома, разлилось Нещердо, большое озеро, похожее на морской залив. В ветренную погоду в доме слышался шум вод, а в окно было видно, как покрытые пеною волны вновь и вновь поднимают вверх и бросают вниз рыбацкие лодки. К югу — зеленели низины, покрытые кустами лозы, и пригорки, поросшие берёзами и липами; на запад простирались широкие луга, а речка, [39] бегущая с востока, пересекала эти окрестности и вливалась в Нещерду. Весна там необычайно прекрасна, когда разольются по лугам воды, а воздух над озером и в лесах зазвенит голосами птиц, вернувшихся из тёплых краёв.
36
В оригинале использовано слово «stryj», то есть, дядя со стороны отца.
37
Этимология этой фамилии не совсем ясна. У нынешних местных жителей существует такое предположение: «А ці ведаеце, чаму таго дзядзьку клікалі Завальнем? Таму, што ён адно ляжаў на печы, анічога не рабіў, толькі казкі слухаў. То пра яго і казалі: ляжыць як завала» (см. «Крыўскі кішэнны слоўнік Пятра Васючэнкі» // ARCHE «Пачатак», 2004, № 3). Однако, неподалёку от деревни Мураги, где родился Барщевский, находится урочище Завальня (в словаре В. Даля указывается, что впалое, логоватое место называли завалистым). Возможно, именно этот топоним послужил писателю в качестве имени для главного персонажа.
38
Шляхтич на огороде — ироничное обозначение мелкопоместного шляхтича, происходящее из польской пословицы «szlachcic na zagrodzie r'owny wojewodzie» («шляхтич на огороде равный воеводе» — см. например, роман Ф. В. Булгарина «Иван Иванович Выжигин»; здесь «огород» или «загрода» — небольшой огороженный земельный участок с усадьбой), подразумевавшей существовавшее в Речи Посполитой равенство всех шляхтичей между собой, независимо от имущественного положения. Небогатые шляхтичи, или подпанки, владели небольшими участками земли да одним-двумя крестьянскими дворами, а у некоторых из них, как и у персонажа данной книги, крепостных не было вовсе.
39
Речка Сережица.
Пан Зав'aльня любил природу, наибольшим удовольствием для него было сажать деревья, и потому, хотя дом его и стоял на горе, уже за полверсты его невозможно было заметить, поскольку со всех сторон его скрывал лес, лишь взорам рыбаков с озера открывалось всё строение. С рождения был он наделён душой поэта и хоть сам не писал ни прозой, ни виршами, но любая сказка о разбойниках, богатырях, о чарах и чудесах чрезвычайно его занимала, и каждую ночь засыпал он не иначе, как слушая разные истории. Потому стало уже обычаем, что, покуда он не заснёт, кто-нибудь из челяди должен был рассказывать ему какую-нибудь простонародную повесть, а он слушал терпеливо, хоть бы одна и та же история повторялась несколько десятков раз. Если же приезжал к нему по какой-нибудь надобности путник либо квестарь, [40] то он принимал его как можно ласковее, потчевал, оставлял ночевать, исполнял все прихоти, одаривал, лишь бы только тот рассказал какую-нибудь байку, особенно осенью, когда ночи долгие. Самым дорогим был для него тот гость, который имел в запасе много историй, разных былей и анекдотов.
40
Квестарь — сборщик милостыни для католического или униатского монастыря.
Когда я приехал к нему, он очень мне обрадовался, расспрашивал о господах, на службе у которых я провёл столько лет, [41] рассказывал о своём хозяйстве, о берёзах, липах и клёнах, которые широко простёрли свои ветви над крышей его дома. Некоторых соседей хвалил, иных же порицал за то, что они занимаются лишь собаками, лошадьми да охотой. Наконец, после долгой беседы о том, о сём, сказал мне:
— Ты человек учёный, ходил в иезуитскую школу, читал много книжек, говорил с мудрыми людьми, так, верно, должен знать много разных историй. Расскажи же
41
После окончания Полоцкой иезуитской академии Барщевский несколько лет служил гувернером в домах богатых землевладельцев, одним из которых, предположительно, являлся князь Радзивилл.
Мысленно стал я припоминать, чем бы похвалиться, ведь я ничего не читал, кроме историков и классиков. История народов — не слишком занимательный предмет для того, кого не интересует театр мира и персоны, что разыгрывают в нём разные сцены. Для моего дяди единственной историей была Библия, из светских же преданий он где-то вычитал, что Александр Македонский, желая узнать о вышине неба и глубине моря, летал на грифах и спускался на дно океана, [42] такая смелость поражала и занимала дядю: надо было и мне рассказать что-нибудь в подобном стиле, потому решил я начать с «Одиссеи» Гомера, ибо в этой поэме полным полно волшебства и чудес, как и в некоторых наших простонародных повестях.
42
По-видимому, речь идёт о повести «Александрия». Авторство этого произведения, написанного во II–III вв. по Р.Х., ложно приписывается племяннику Аристотеля Калисфену. На Руси перевод «Александрии» появился в XI–XII вв. и в XIII в. вошёл в состав «Еллинского и Римского летописца» и «Иудейского хронографа». В XV в. из Сербии на Русь попала новая редакция «Александрии», отличающаяся большей живостью и лирической окрашенностью изложения. «Сербская» редакция была весьма популярна и широко распространилась в списках, которые порой значительно отличались друг от друга. Белорусские и украинские списки «Александрии» имеют ряд существенных отличий вследствие влияния «Historiadeproeliis» (латинского перевода одной из ранних рецензий Псевдо-Каллисфена), пришедшей из Польши.
Около десяти вечера, когда деревенские жители окончили работу, дядя после молитвы идёт почивать. Уже собралась вся челядь послушать новые повести, и он сказал так:
— Ну, Янк'o, расскажи-ка нам что-нибудь интересное, я буду внимательно слушать, ибо чую, что сегодня скоро не засну.
Тогда я, чтобы мои повести были более понятны слушателям, кратко поведал о самых главных греческих богах, богинях и героях, потом о золотом яблоке, о суде Париса и об осаде Трои. Все слушали с интересом и изумлением. Некоторые из челяди говорили меж собою:
— Гэтай басьнi прыпомныць не можна, дужа цяшкая.
— А было ли взаправду то, что ты рассказываешь? — после долгого молчания перебил дядя.
— Так когда-то верили язычники, ибо это было до рождения Христа. О существовании этого народа известно из истории, известно также и о его религии.
— И этому вас учат в школах иезуиты? На что ж это нужно?
— Кто учится, — отвечаю, — тот должен знать обо всём.
— Ну тогда рассказывай дальше.
И дальше я говорил без перерыва. Уже было за полночь. Домашние, расходясь, тихо повторяла меж собой:
— Нам гэтай басьнi ня выучыца, усё што-то нi па-нашэму, тут нiчаго нi прыпомнiш.
Через некоторое время я услышал мощный храп моего дяди и, обрадованный по этой причине, перекрестился и заснул.
На другой день он как рачительный хозяин встал очень рано, пока я ещё дремал, успел осмотреть всё своё маленькое имение, а вернувшись в дом, подошёл ко мне и окликнул:
— О, как вижу, ваша милость любит спать по-пански! Вставай, для простых людей это грех, и тебя назовут гультяем! [43] А твоя вчерашняя история очень уж мудрёная, хоть убей, не могу вспомнить ни одного имени этих языческих богов. Ну да она не последняя, погостишь у меня до весны и за долгие зимние ночи много чего расскажешь о том да о сём.
43
Гультяй — лентяй, лодырь, праздный, гулящий человек.
Во время моего пребывания в дому у дяди пришлось мне в течение почти пяти недель каждую ночь убаюкивать его пересказами поэм известных греческих и латинских классиков, но больше всего понравились ему проделки Улисса из «Одиссеи» во владениях Цирцеи и на острове циклопов. Порой говорил мне:
— А что, может, когда-то давно и бывали такие огромные великаны, только удивительно, что с одним глазом на лбу. Однако, что за хитрец этот Улисс: напоил, выколол глаз, да и выехал, уцепившись за барана.
Не мог он также забыть шестой песни из Вергилия, [44] где Эней спускался в ад. Частенько повторял мне:
— Хоть он и был язычник, но какие питал благородные чувства, какую любовь к отцу — пошёл в такое опасное место. Однако странная у них вера, у нас спасённые души идут на небо, а они выдумали себе царствие небесное так глубоко под землёю. Вот чудеса!
Однажды, беседуя со мною, спросил он, давно ли я был в Полоцке?
— Без малого год не доводилось бывать в этом городе.
44
Имеется в виду поэма Вергилия «Энеида».