Шняга
Шрифт:
Маманя спросила подсолнечного масла и какой-то крупы, извлекла из хозяйственной сумки старинный кошелёк, наподобие маленького ридикюля, покопала в нём пальцем и выложила на прилавок сначала купюру, потом мелочь. Люся, не считая, взяла деньги, холодно посмотрела Мамане вслед, и только когда та вышла за дверь, увидела среди прочих монет у себя на ладони советский медный пятак с колосьями на гербе, такой тёмный, будто его нашли на погорелом месте.
К вечеру у Люси сильно заломило правое плечо, и рука перестала сгибаться. Дверь магазина пришлось закрывать Славке.
– А может это у тебя к дождю? – неуверенно начал Славка и тут же пригнулся, уворачиваясь от хлёстких ударов Люсиной левой руки.
– К какому – дождю, – ведьмацкое – ты – отродье! – во весь голос вопила Люся. – Да разуй ты – глаза! Мать твоя меня со свету сживёт, а ты и не заметишь, метеоролог – ты – хренов!
От этих криков на Загряжском поле одна за другой удивлённо замычали коровы, над тополем-грачевником с заполошными криками всколыхнулась чёрная стая. Славка швырнул под дверь ключи и, засунув руки в карманы, гордо зашагал прочь.
Дома он наорал на мать, сломал кулаком кухонный стол, а квартирантку Наталью Ивановну испугал так, что та без всякой лестницы вскарабкалась на сеновал.
В сумерках Славка явился на берег мириться и утешать свою рыдающую подругу.
Когда начался дождь, они с Люсей, обнявшись, спали в отсеке на надувном матрасе, а вокруг них покачивались в темноте синие звёзды.
2.
Дождь поливал реку, в поднявшейся воде камыш и кусты ивняка возле Шняги казались редкими и низкорослыми. Егоров курил и выдыхал дым на улицу. Славка, привалившись плечом к обводу двери, грыз семечки и сплёвывал шелуху в кулак. Гена Шевлягин прохаживался поблизости, время от времени останавливался и произносил язвительные фразы.
– А в новостях про нас – ни слова, вот ведь странно! – восклицал он. – Тут локальный катаклизм, а все радиостанции об этом молчат. Всюду сушь, по всему миру! У одних болота пересохли, у других лес горит. В Америке жара аномальная, в Европе тоже. В Англии только прохладно… но и там без осадков. Между прочим, тувинские шаманы, – Шевлягин многозначительно поднял указательный палец, – специальный ритуал проводили, вызывали дождь.
– Ну и как там сейчас погода в Туве? – после долгой паузы скучным голосом спросил Егоров.
Шевлягин остановился, задумавшись о чём-то своём, и быстро ответил:
– Двадцать семь – двадцать девять, переменная облачность, осадков не ожидается.
Егоров усмехнулся:
– Тоже мне, шаманы!
– Надо искать способы связи с миром, – серьёзно сказал Шевлягин.
– А на кой он тебе, этот мир? – спросил Славка-матрос. – Плохо тебе живётся? Хлеб каждый день свежий, колбасы Корбут наделает, сколько хочешь, самогон фирменный. Остальное в огороде растёт и в хлеву мычит. Чего тебе ещё? Погода у нас, правда, не очень. Но не всегда же она такая будет?
– Митяй! – обернувшись, во всю глотку заорал Славка-матрос. По коридору пронеслось хоровое эхо.
Из темноты появился Корбут и встал подбоченившись, будто загораживая собственным телом путь к семейному хранилищу.
– Мить, а ну-ка, скажи, плохо нам живётся?
– Нормально.
– Вот! А я что говорю?
– Только пацанам в сентябре в школу.
– Это проблема…, – неохотно согласился Славка.
Шевлягин, не обращая никакого внимания на их диалог, задумчиво продолжил:
– Я уже думал про сплав по реке.
Славка недобро хмыкнул.
– Давай-давай, сплавщик! До Чугунова брода доплывёшь, а там увязнешь, как топор из села Кукуева.
– А если берегом?
– Каким берегом?! Ты там был? Берегом он пойдёт… Там глубина реки знаешь какая? – Славка резанул ребром ладони по щиколотке, обтянутой клоунским полосатым носком. – Во! Дно – сплошной ил, а по обоим берегам трясина.
– А ты-то чего там делал? – обернувшись к матросу, спросил Егоров.
– Да задремал в лодке. Унесло.
– Выпимши, небось, был?
– Не «небось», а был…
Шевлягин отчаянно выпалил:
– Да ети ж вашу мать! Бутылку с письмом, что ли, в реку кинуть?!
Егоров вяло одобрил:
– Кидай. Когда-нибудь археологи найдут.
– Вот жизнь! – Шевлягин взмахнул руками, и в коридоре стало светло, – помрёшь тут и никакой помощи не дождешься!
– Гена, если помрёшь – даже не сомневайся! – и обмоем, и закопаем, и помянем, как положено, – заверил Егоров. – Окажем тебе последнюю помощь.
– Это успеется! – Шевлягин раздраженно отмахнулся, и свет погас.
– Я, между прочим, письмо в газету отправил, – чуть поостыв, добавил он.
Славка пожал плечами.
– Толку-то.
– Ещё до дождя, – уточнил Шевлягин.
– Люся! – снова громогласно проорал Славка, «Люся!» – позвало эхо мужским хором,
– когда письма из ящика вынимают?
– По четвергам обычно, – ответил Егоров вместо Люси, – только вот сегодня, например, тоже четверг…
– А дождь начался в пятницу! – запальчиво выкрикнул Шевлягин, – и значит, письмо в редакции давно уже получили! Не может их не заинтересовать информация про такой объект, как Шняга, не-мо-жет! В таких случаях снаряжают экспедицию, начинают исследования…
На самом деле, Шевлягин не помнил, в какой именно день начался дождь, но ему отчаянно хотелось возмутить застоявшееся унылое равнодушие, заставить всех поверить, что возможен другой ход событий, и что есть на это причины, хоть и не для всех пока очевидные. Шевлягин и сам не заметил, как в пылу доказательств, не особенно убедительных даже для него самого, он зачем-то называл Славку – боровом, Корбута – куркулём, а Егорова упрекнул в пессимизме и высокомерии самого опасного и зловредного типа. Обличая и негодуя, оняростно размахивал руками, и свет в коридоре мигал, как на корабле, терпящем бедствие. Плечи Славки-матроса развернулись, мускулы напряглись, Шевлягин умолк на полуслове, зажмурился и пригнулся, но огромный кулак, намеренно промахнувшись, врезался в стену.