Шняга
Шрифт:
Проснувшись на полу возле кровати, Гена потёр ушибленную о комод голову и пробормотал:
– Всё равно надо искать. Везде надо искать!
Он забрался обратно под одеяло, и до утра в полусне придумывал слоган со словами «исток», «колыбель», «воздухоплавание» и «аэродинамика».
Наутро Гена поехал на попутке в райцентр и заказал в библиотеке литературу с упоминанием полётов на самодельных крыльях. Под руководством строгой библиотечной барышни он целый день – до слёз и чёрных блох перед глазами,– смотрел в компьютерный
Гена обследовал склоны Поповки и заросли крапивы возле церкви, прошёлся по остаткам учительского барака и школьного фундамента, выкопал на всякий случай обломки статуи Ленина и на тачке перевёз их к себе в огород.
Вместе со Славкой-матросом он отправился в лес на поиски заброшенной железнодорожной платформы и странной дороги, похожей на взлётную полосу. Нашли они только рельсы, густо заросшие молодым осинником. Гена и Славка договорились идти по железнодорожным путям в разные стороны и подать сигнал выстрелом из охотничьего ружья, когда обнаружится загадочная платформа. Оба, никуда не сворачивая, шли по сгнившим шпалам сквозь буреломы, частые заросли и болотистые поляны и через час столкнулись нос к носу в том же осиннике.
– Аномалия! – удовлетворенно констатировал Шевлягин.
Постепенно Гена управился с мусором на бугре перед домом, сжег всё, что горело, остальное тщательно исследовал, и, не найдя ничего достойного отдельной коробки с номером, закопал. В процессе у него возникло множество интереснейших идей. Некоторые были вполне осуществимы.
Егоров, растревоженный таинственной утренней находкой, застал Гену за посадкой деревьев. Тут же, у дороги, стоял мотоцикл Славки-матроса с торчащими из коляски саженцами.
Егоров подошёл поближе. Гена опёрся на лопату, приподнял над головой кепку и бодро крикнул:
– Приветствую, Иван Иваныч!
– Бог в помощь, – отозвался Егоров. Он остановился, прикурил и, оглядевшись, поинтересовался:
– Чего это ты задумал?
– Дендропарк, – объяснил Гена, – тут будет коллекция загряжской флоры. Хочу собрать все местные деревья, кустарники, травы – все, какие есть. Вот это, например что?
Егоров нахмурился, разглядывая саженец.
– Да куст какой-то, пёс его знает… Были б цветы или ягоды, я б сказал – волчье лыко.
– Точно! Вон и надпись на табличке: «Волчеягодник обыкновенный. Дафне мизереум» А завязи я оборвал, а то ещё отравится кто. Вот это – «Тополь серебристый. Пополус алба».
– Ишь ты!
– Да-да. А вот это «Бетула пубисценз» или «Берёза опушённая».
– В жизни бы не догадался.
– Тут у меня будет склон со всякими необычными камнями и корягами, – не заметив иронии, продолжал Шевлягин, – ступеньки сделаю, лавочки, чтоб всё аккуратно.
– Вот это – он указал на спираль, сложенную из белых речных камней, – реконструкция древнего календаря. Как им пользоваться, науке пока неизвестно. В центре череп тракториста.
Егоров от неожиданности поперхнулся сигаретным дымом.
– Чего?!
– Череп тракториста, – запросто пояснил Шевлягин, – того самого, который церковь ломал. Но это муляж! Я его сделал из глины и извести, скрепил яичным белком.
– Ага. Вот, значит, как… – Егоров облегчённо выдохнул.
– Настоящий череп пока у меня в сарае лежит, – продолжал краевед.
Егоров оторопело заморгал.
– А где ты его взял?
– Так мы со Славкой всё дно проскребли вдоль Поповки. Нашли!
– Откуда ты знаешь, что это тот самый череп?
– Иван Иваныч, – Шевлягин удивлённо развёл руками, – вот чудной ты человек! Скажи мне, исследование – это что? Исследование – это поиск фактов и их сопоставление. Понял?
– Как не понять…
– Череп я в реке напротив поповского сада выловил. Примерно там, где раньше трактор из воды торчал. Обнаружил и сопоставил.
– Сопоставил он… Только трактор-то ниже по течению лежит, прямо под церковью. Это что ж получается, череп против течения плыл? И где ж весь остальной тракторист?
– Ну а чей же это ещё может быть череп?!
Егоров поджал губы и сердито засопел. Про эту находку он кое-что мог рассказать, но решил повременить.
– Эх, мне бы помещение какое-нибудь для хранения экспонатов, – Шевлягин вздохнул, – а то Маргарита моя череп как увидала, так и…
Он не стал продолжать. Егоров молча кивнул: понимаю, мол.
Из-под берега показался Славка-матрос с двумя вёдрами воды, румяный, потный, в майке-тельняшке и широченных спортивных штанах, съехавших ниже резинки цветастых трусов.
– Вот что Гена, – сказал Егоров, – Вы когда польёте всю эту ботанику, приходите оба ко мне под берег. К дубовому корню. Я вам покажу кое-что.
Егоров здраво рассудил, что Славку-матроса позвать тоже следует. У него, конечно, дури полна голова, но мужик он храбрый, да и силушки ему не занимать. Мало ли, что там, за дверью, может приключиться.
* * *
По молодости Славка был загряжской знаменитостью, о нём даже в газетах писали, в разделе «происшествия». И по телевизору в новостях его, будто бы, упоминали, но доподлинно это неизвестно, поскольку с телевидением в Загряжье всегда было плохо.
В селе ловился всего один канал, на котором с утра до вечера шли чёрно-белые фильмы; изображение рябило, сквозь шорох и треск пробивался звук каких-то неведомых соревнований – комментатор тараторил на иностранном языке, а болельщики то выли, то грозно пели свои спортивные молитвы. Словом, телевидения в Загряжье не было. А вот газету с заметкой про земляка многие видели.
Славка исправно отслужил три года на флоте. Все три года он присылал матери бодрые письма и фотографии, а перед самой демобилизацией выкинул фортель – вместе с двумя сослуживцами исчез с корабля где-то между Чукоткой и островом Святого Лаврентия.