Сходил на рябчиков в дальневосточную тайгу
Шрифт:
Для места ночлега Николай выбрал сравнительно небольшой выворотень высотой чуть меньше полутора метров. Дерево когда-то, в падении зацепилось ветвями за соседние деревья, и осталось в наклонном положении. Плоскость стенки из корневищ и связанного ими грунта образовала как бы навес.
Мы лыжами сгребли снег из под этого навеса в стороны образовав по бокам брустверы. Разожгли на открывшейся земле большой костер из собранного поблизости сухих хвороста и валежин.
Пока костер прогорал, нарубили елового лапника и сделали запас хвороста. Потом угли костра сгребли в сторону так, прогретая костром площадка земли оказалась меду горящими углями и нависающей стенкой выворотня.
Николай вырубил, из валежин три относительно прямых бревнышка метра по три длиной и сделал из них костер-нодью на прогорающих углях. Про долго горящую нодью я слыхал и ранее. Николай называл ее как-то иначе – сейчас не упомню. Для устойчивости бревнышек он вбил в землю опорные колышки, и на горящие угли посередке бревен подбросил хвороста. Нодья быстро разгорелась.
Мы закончили обустройство ночевки уже по темну. Перекусив, улеглись рядышком друг с другом на лапник, застеленный брезентухой и накрывшись свободной ее частью и также припасенным лапником. Жар от костра, отражаемый на наш лежак стенкой выворотня, создавал зону тепла. А снежные брустверы по бокам защищали от иногда пробегающего ночного ветерка.
К моему удивлению, не смотря на то, что ночью подморозило явно за тридцать, ночевка прошла довольно комфортно. Если не считать необходимости вылезать из теплого гнездышка извиваясь червем и также забираться обратно, по нужде, и для поправки прогорающих бревен нодьи и подкидывания хвороста.
Николай, давно разменявший свой пятый десяток, любил долгими зимними вечерами в зимовье, за «рюмкой чая», делиться со мной воспоминаниями своей молодости, когда начиналась его «охотничья карьера».
В те далекие, для меня, доживающего всего лишь третий десяток лет, времена и лесовозную дорогу только начинали пробивать – строевого леса и вблизи поселка хватало. Промысловики перед началом сезона «гуртовались в артель», грузили припасы в легкие сани-волокуши сцепленные «поездом». Впрягались на лыжах в этот поезд сами, вперемешку с собаками и выдвигались в тайгу по отработанному годами маршруту.
Максимально используя русла покрытых льдом рек, срезая путь между ними через относительно мало заросшие участки тайги и небольшие перевалы. Шли от зимовья к зимовью, где останавливались на отдых или ночлег. Оставляли хозяина зимовья этого участка с его санями, «поезд» двигался дальше. Таким образом, охотники ближних, а за ними и последующих участков «отваливали» с «поезда» и он становился все меньше. Но легче идти не становилось, так как вместе с санями уменьшалось и количество «тягловой силы».
Участок Николая был предпоследним в маршруте. Добирался до своего зимовья Николай обычно на шестой-седьмой день пути. Выгружал, совместно с пожилым соседом -охотником самого дальнего участка, припасы и амуницию из своих саней. Ночевали в зимовье Николая, распечатав пол-литра «за успешный сезон».
А с утречка «впрягались» совместно в сани соседа. Путь к нему пролегал через довольно изматывающий перевал, и соседу, в силу возраста, одному добраться до своего таежного дома за световой день было затруднительно. У соседа Николай ночевал также «размочив сезон», чтоб он стал успешный. После чего налегке на лыжах возвращался на свой участок, и начинались трудовые будни промысловика. Причем все «на своих двоих – на лыжах». О снегоходах тогда еще и не мечтали.
А в конце февраля, когда заканчивался промысловый сезон, маршрут повторялся в обратной последовательности.
Когда появилась лесовозная дорога, снегоходы и прочие блага цивилизации, Николай и многие другие охотники смогли позволить себе и среди сезона выбираться домой: в баньку, на семейные торжества, а главное на новогодние праздники. Причем многие, и в том числе Николай, «отрывались», что называется «по полной». Обильным загулом, компенсируя одиночество и тяжелый рутинный труд таежной промысловой вахты.
Глава 2. Заезд в тайгу и затянувшаяся прогулка
История, которую я хочу рассказать, случилась со мной в начале одного из двухтысячных годов. Не конкретизирую даты – меньше всего мне хочется сделать свое повествование документально-автобиографическим.
Свою очередную «таежную экскурсию» к Николаю, по предварительному согласованию с ним я наметил на конец первой посленовогодней недели. Добрался до поселка на своей праворульной «япошке». И прежде всего, как обычно взял у местного охотоведа путевку на боровую дичь, чтоб легализовать свое нахождение в тайге с ружьем. Охотинспектора редко забирались с проверками в таежную глушь, но любили устраивать посты на выезде из тайги. План по штрафам и протоколам с них вышестоящие начальники требовали жестко.
Николай из новогоднего «отрыва» уже вышел и ожидал только меня. ГАЗ-66 уже стоял «под парами». С нами отправились попутчиками несколько промысловиков с других участков, которые высаживались по ходу движения. Наскоро перекусив, отправились в путь и к вечеру уже были на базовом зимовье Николая. Мы растопили печь, выгрузили привезенные вещи и разместили по местам хранения завезенные продукты. Николай, как обычно, выделил приготовленные для меня широкие и легкие, подбитые камусом, охотничьи лыжи, а сам занялся подготовкой своей амуниции.
После чая я занялся восстановлением в памяти плана местности по карте-двухкилометровке, висевшей на стене зимовья. В советские времена такие карты носили гриф «секретно». В постперестроечное время грифы секретности с карт поснимали и я, «пользуясь служебным положением», подобрал склейку листов карты данной местности и подарил Николаю. Ранее выдаваемые в коопзверосовхозе чёрно-белые карты участков были весьма схематичными и грешили многими погрешностями. «Моя» же карта, хоть и «не знала» о лесовозной дороге, была оценена Николаем высоко.
Уже по темну к нам заехал, на своем «Буране» Семен – сын ранее упомянутого в рассказе Николаем об охотничьих днях своей молодости, пожилого соседа промысловика с дальнего участка.
Семен унаследовал охотничий участок от состарившегося отца, еще в годы «перестройки». Когда выучившись на охотоведа, работал в местном промысловом охотхозяйстве. Его отец, теперь уже пенсионер, проживал в поселке. После развала предприятия в «лихие девяностые» Семен полностью переключился на унаследованный от отца промысел, с успехом используя переданный отцом опыт и знания охотоведа. Вместе с участком Семен унаследовал от отца и дружеские отношения с Николаем.